Дом

Однажды в лихие годы гражданской войны в деревню пришли красные с командиром Котовским. В одной избе жил старик Аким, жена его Акулина и ребята: Колька, Толька, Федька и самый маленький — Кирюшка. Котовский зашел к ним в избу на постой, но хозяин встретил его неласково, так как до этого дени­кинцы были — свинью порешили, петлюровцы были — коня увели…

«Дом» читать

1

За околицей, на отлёте, одиноко стояла изба. Кто в ней жил? Старик Аким, жена его Акулина и ребята: Колька, Толька, Федька и самый маленький — Кирюшка.

Жили ни бедно, ни богато — как в песне поётся:

Он ни беден, ни богат,

Полна горница ребят.

Все по лавочкам сидят.

Кашу маслену едят.

Правда, кашу ели не масленую, а пустую. Время тогда было голодное: шла гражданская война, красные воевали с белыми.

Вот красные заняли это село. А командир у них был известный герой Котовский.

Богатые мужики плохо встретили красных, зато бедные — очень хорошо. А ни богатые и ни бедные — ни плохо и ни хорошо. Так же и Аким.

Ребята его побежали на улицу, а он остался дома — притаился, смотрит в щёлочку.

Запылённые, усталые шли котовцы. Впере­ди на сером жеребчике ехал сам Котовский — высокий, прямой, статный…

Аким вздохнул:

— Серьёзный у них командир, чистый гене­рал!.. Гляди, Акулина, бабы им хлеба выносят. А Спиридониха им шматок сала несёт… От дурная!

— Беда! — отозвалась Акулина.—Дени­кинцы были — свинью порешили, петлюровцы были — коня увели, теперь красные пришли — сало отымают. А у нас, кроме дома, и взять- то нечего.

Аким с тревогой оглянулся. И хоть в хате было темно, он ясно видел всё своё, привыч­ное: вот он, сундук, вот она, дубовая кро­вать, вот они, семь подушек мал мала меньше…

Он очень боялся за свой дом. Правда, это был не то чтобы дом, а правильнее ска­зать— изба. И не то чтобы изба, а вернее всего — избушка. Он сам её в молодые годы сру­бил, по брёвнышку, по колышку…

В дверь постучали.

— Они! Легки на помине…— зашептала Акулина.— Не пускай их, Акимушка! Не пускай!

Но дверь отворилась, и в хату ввалились ребята: Колька, Толька, Федька и самый ма­ленький— Кирюшка. И ещё соседские: Петь­ка, Мотя, Луша…

Это бы всё ничего. Но среди ребят воз­вышались два котовца в высоких, бутылкой, шлемах, в потрёпанных шинелях, с винтов­ками, шашками, гранатами…

— Сюда идите, красные армейцы, сюда, не бойтесь! — шумели ребята.— Сымайте ру­жья, сымайте шашки! А пулемётов нема, «максимков» этих?

Котовцы улыбались Акиму.

— Домик, верно, славный у тебя, то­варищ!

Акиму очень понравилось это слово— «товарищ», но он боялся: войдут, сядут, а то и лягут, сомнут подушки, угощения потре­буют. И вместо того чтобы сказать: «Да что вы стоите? Заходите!» — он стал врать:

— Какой там славный! Крыша насквозь сопрела, по всем щелям ветер бьёт.

Акулина запричитала:

— Немцы были — всё жито до зерна об­чистили, петлюровцы были — коня увели, по­ляки были…

Котовец перебил:

— Всё село привечает нас, а в этом слав­ном доме, значит, элемент особый! — Он снял шлем, вытер лицо.— Видать, с беляками сладко-сахарно жилось?

Аким покосился на жену:

— Ох и сладко ж! Хряка закололи, жену мою сапогами в живот пинали.— Он разо­злился:— Мой элемент такой, что места для чужого дяди у меня нема, хоть он и красный, хоть какой другой. А там как хочете!

Соседские ребята засуетились: — К нам идите, красные армейцы, к нам, туточки близко!

Котовец надел шлем:

— Пойдём, Петров!.. А тебе, хозяин, спа­сибо за ласку!

Они, хлопнув дверью, ушли. В избе стало тихо. Вдруг Кирюшка заплакал:

— Батька, плохой, почему не пустил?

Старик разорался:

— Цыц! Меня не учить! Голова як казан, а разуму ни ложки!

2

…Три дня отдыхали котовцы в селе, и все три дня Акимовы ребята пропадали у сосе­дей. А Кирюшка раз прибежал вечером, весё­лый, важный:

— Ребята, ребята, а я с кем говорил!

— С кем?

— С Котовским!

— Ври!

— Чтоб я лопнул! Он у Спиридонихи стоит. Я туда пошёл, и вдруг — он. С коня слазит. А я не побоялся. Стою такочки, смо­трю. А он говорит: «Котовцем хочешь быть?» Я говорю: «Хочу!» Он меня тогда взял и на своего коня посадил. Во! А слез-то я сам. А он говорит: «Вырастешь — помни К-к-ко-товского!» Он, ребята, трошки заикается!

— Правда!

— Он!

Ребята с завистью смотрели на Кирюшку.

А он достал из-за пазухи какую-то фляжку с заграничными буквами и похвалился:

— Глядите, что я в лесу нашёл! Поляцкая, верно.

От фляжки сильно несло спиртным. По­дошёл Аким, повёл носом:

— Это что у вас?

— Нема ничёго!

Кирюшка незаметно сунул находку в печь. Легли спать. Среди ночи Акулина вско­чила:

— Ой, ратуйте, ратуйте!

Она растолкала спящих. Спасать добро было поздно: горящий спирт из фляжки за­лил всё вокруг. Сухой сосновый домик горел, как спичка. Пришлось всем, захватив оде­жонку, прыгать в окно. Сотни огненных язы­ков жадно лизали стены, крышу…

Вот рухнули стропила, взметнулись искры, посыпались на Акима… Старик не шевель­нулся, будто каменный.

Акулина выла:

— Ой, лихо нам! Ой, ратуйте!

Сбежался народ — кто в штанах, кто в ру­бахе, кто в чём. Акулину утешали. А Кирюш­ке хоть бы что. Ему пожар понравился. Хоть бы каждый день такие! И вдруг он увидел маленького полкового трубача и… Котовс­кого.

Кирюшка подбежал, гордый:

— Это у нас пожар, у нас!

Но командир не узнал «котовца». Он обернулся:

— Дай тревогу!

Сигналист поднял трубу. Пронзительные звуки покрыли всё: треск пожара, шум толпы, плач Акулины…

И сразу же сбежались котовцы. И сразу же они привычно, молча строились колонна­ми повзводно.

Старшины негромко командовали:

— Становись! Равняйсь! Смирно!

Изба догорала. Над лесом встало другое зарево — занимался день.

Комбриг прошёлся вдоль рядов:

— Т-т-товарищи бойцы, командиры и по­литработники! К-к-короче говоря, если мы все, всем квартирующим здесь полком, возьмём­ся за работу, то мы, я думаю, поставим к ве­черу п-п-погоревшему селянину новый дом. А?

— Надо!— зашумели бойцы.

Аким с подпалённой бородой лежал на земле. Котовский, отмахиваясь от едкого ды­ма, подошёл к нему:

— Товарищ, можешь показать на бумаге, какая твоя изба была?

— Была?..— Аким поднял голову, бес­смысленно посмотрел на Котовского.— На бумаге не могу, я так скажу.— Он вскочил.— Здесь от такочки были сенцы… туточки — крылечко… ось так — чистая по-половина…— Он заплакал и стал бородой вытирать гла­за.— Я ж сам её срубил… по брёвнышку… по колышку!..

Котовский поднялся на бугор:

— По-олк, слушать мою команду! Вече­ром выступаем! А сейчас — за работу! Топоры и пилы — у командира сапёрного взвода. Гвозди получите в обозе. Там же пакля… Разойдись!

3

Аким не понимал, что такое творится. Один взвод расчищал остатки сгоревшего дома. Другие ушли в лес. Там в утренней тишине застучали топоры, запели пилы. Час­то, одна за одной, валились высокие сосны. Бойцы быстро обрубали ветки, обдирали кору и на полковых лошадях везли стволы к пожа­рищу. Здесь их подхватывали сотни рук и ук­ладывали по всем правилам плотницкого ис­кусства. Комбриг, обтёсывая жирный бок смолистого бревна, спрашивал у Акима:

— Так, что ли, старик? Окно-то здесь было, что ли?

Старик, разинув рот, остолбенело смотрел на то, как с каждой минутой, точно в сказке, вырастал большой, новый дом. К обеду уже поднялись высокие — о семнадцати стволах — стены. Одни котовцы ушли к полковым кух­ням— пришли другие, стали класть попереч­ные балки, стелить крышу, заделывать вен­цы… В стороне визжала пила-одноручка — там мастерились двери, оконные рамы, налич­ники…

Винтовки пирамидками ждали в углу. Ко­товский поторапливал:

— Б-быстрей, товарищи! Д-дружней, то­варищи!

К вечеру дом был готов. Народ повалил туда. Аким медленно поднялся по новым сту­пенькам. Они сладко скрипели. Он потрогал стены: может, он волшебный, этот в один день поставленный дом, и вот-вот разва­лится?

Но дом стоял твёрдо, как все порядочные дома. Пускай окна без стёкол, пол некраше­ный, мебели никакой — всё дело наживное.

На лугу заиграла труба. Бойцы отряхи­вали с себя стружки, опилки, разбирали вин­товки, строились. Аким и Акулина выскочили из нового дома, пробежали вдоль строя вперёд, к командиру. Котовский уже сидел на серой своей лошадке. Полк ждал его команды.

— Батюшка! Родный мой, ласковый! — заплакала Акулина.

Она обняла и стала целовать запылённый сапог командира. Котовский сердито звякнул шпорой, отодвинулся.

— Что делаешь, г-гражданка? — Он по­гладил её по растрёпанной седой голове и протянул руку Акиму.— Живите! Когда-ни­будь получше поставим… из мрамора… с ко­лоннами. А пока…

Он привстал в стременах, обернулся:

— По-олк, слушай мою команду! Шагом…

Застучали копыта, загремели тачанки, за­играли голосистые баяны в головном взводе. Запевалы подхватили:

Пушки, пушки грохотали,

Трещал наш пулемёт.

Буржуи отступали, Мы двигались вперёд.

И котовцы ушли гнать врагов, воевать за вольную Советскую Украину.

А дом — дом, конечно, остался. Он и сей­час там стоит — за околицей, на отлёте, среди лугов и полей колхоза имени Котовского. Так что, выходит, не один Кирюшка — все в деревне стали котовцами. Впрочем, какой он вам Кирюшка,— Кирилл Акимыч, предсе­датель колхоза.

(Илл. Наумова В.)