Было или не было, а если не было, то и рассказывать нечего. А коли мы рассказываем — значит, так оно и было. Слушайте же!
Жила на свете женщина, бедная вдова. Всего у неё было вдоволь — и нужды и работы. Как говорится, лихо она хлебала полной ложкой, через край переливалось. Да ведь не всё человеку горе — есть и радость: был у вдовы сын, как свет в окошке, как солнце на небе. Рос парень потихоньку, глядишь — и в работе помощник. Лет за плечами не много, а работы переработано — на двоих бы мужиков хватило!
Только как ни старается, всё из нужды не выбиться. Да такое в крестьянстве не диво, чтоб об этом много говорить.
А ведь сказка ещё и не начиналась! Начинайся, сказка, рассказывай по порядку.
Замела однажды зимой вьюга. Три дня в трубе выла, по крыше пригоршнями снега стучала. В хате темно, за окном бело. Три дня мать с сыном из хаты не выходили. Наконец утихла вьюга. Проглянуло солнце, заиграло искрами по сугробам. Стал парень дверь отворять — не отворяется. Приналёг плечом, кое-как открыл. Вышел во двор, глянул — батюшки! — чуть не до самой крыши хатёнку их замело. Взял он лопату, принялся снег отваливать.
Вдруг слышит — на дереве над его головой ворона каркает. Да так жалостно, будто рыдает. Прислушался парень, и кажется ему, что ворона такие слова выговаривает:
Кар-р — беда,
кар-р — беда,
Я умру от голода!
Кар-р — куда,
кар — р — куда
Спрятаться от холода?
Кар-р — напрасны
кар-р — слова,
Дует, воет вьюга…
Я едва кар-р — жива…
Где найти мне друга?
Парень и сам-то не раз голодом сидел, вороньи жалобы ему до сердца дошли. Вот он и говорит:
— Пойдём, бедолага, к нам в хату. Перезимуешь. Уж как-нибудь прокормлю тебя.
Обрадовалась ворона, слетела с дерева, поскакала по расчищенной дорожке за парнем прямо в хату. Первым делом залезла на печку лапы отогреть. Потом корок наклевалась…
Так и прожила ворона в хате всю долгую зиму. Парень последним куском хлеба с ней делился, у себя ото рта отрывал, залётной гостье отдавал.
Наконец зазвенели, потекли ручьи под снегом. А там и снег сошёл, а там и земля зазеленела. Повеселела ворона, скачет по лавкам, песни распевает. Ну а известно, каковы вороньи песни: кар-р да кар-р — даже в ушах звенит! Каркала она, каркала и вдруг заговорила:
— Весна у двора — со двора пора. Спасибо тебе, добрая женщина!
С этими словами ворона низко вдове поклонилась, клювом об пол стукнула. Потом повернулась к парню, другое сказала:
— А ты со мной в путь собирайся. За добро добром платят, да у меня, кроме спасибо, ничего при себе нет. Пойдём в птичье царство, где живёт моя матушка. Ты для своей матери дороже белого света, и я для своей матери не дешевле стою. Она за меня чем хочешь тебя отдарит.
Сборы у парня были недолгие: сунул за пазуху краюху хлеба — для себя и для вороны, с матерью попрощался и отправился в путь-дорогу.
Ворона с дерева на дерево перелетает, а где и вприпрыжку скачет. Парень за ней поспевает. То в гору поднимается, то в долину спускается, то болото перебредает, то реку переплывает. Наконец пришли в птичье царство. Где это царство лежит, неизвестно, — тот парень дорогу в него забыл, а мы и не знали. Вороны — те знают, да разве они скажут!
Перед тем как ступить в птичье царство, ворона слетела парню на плечо и сказала:
— Послушай, братец! Будет тебе матушка дарить золото и драгоценные каменья. Не льстись ты на них. А проси только подушечку, что мать себе под ноги кладёт.
Уж как обрадовалась ворона — матушка — и рассказать трудно. Чёрные её перья от радости сизым отливать стали. Захлопотала она около парня, не знала, куда посадить, чем угостить.
Три дня прожил парень в птичьем царстве. Стал домой собираться.
Старая ворона говорит ему:
— Без подарка не отпущу. Есть у меня горшочек золота, возьми его.
— Да нет, — говорит парень, — не надо мне золота. Дай лучше мне ту подушечку, что под ногами у тебя лежит.
— На что тебе подушечка? — спрашивает ворона. — Вон в углу ларчик с драгоценными каменьями. Они дороже золота.
Парень на своём стоит:
— Хочешь дарить — подари подушечку, а не хочешь, и так пойду.
— Мне подушечки для тебя не жалко, — сказала старая ворона. — Только как бы беды не вышло. Знаю я вас, людей, любопытны вы очень. Не сделаешь, как я велю, явится железный… — Не договорила ворона, сама себе клюв крылом заткнула. — Ну да ладно, дело твоё. Но, если хочешь послушать моего совета, не распарывай подушечку, пока домой не придёшь. Да и домой придёшь, не распарывай. Построй сначала десять больших загонов, тогда и распарывай.
Взял парень подушечку, попрощался со старой вороной и с молодой вороной и пустился в обратный путь.
А ворона ведь правду сказала: любопытны люди. Парень половину пути прошёл — крепился. На середине дороги не вытерпел. Чем эта подушечка дорога? Что в ней такого? Как поверить, что она дороже золота и драгоценных каменьев? Может, воронье в ней счастье — не человечье? Принесёшь матери, а в подушечке-то и не окажется ничего! Подпорю уголок… Какая может быть от этого беда?..
Сел парень на траву, вынул складной нож и подпорол чуть- чуть подушечку. Что тут сталось! Вырвался оттуда табун коней. Гривы косматые, хвосты по ветру развеваются. Сытые кони, статные! Верно, у самого царя таких коней не бывало! Топнул копытом белый жеребец, заржал, и весь табун разбежался по долине.
Не успел парень опомниться, как появилось стадо коров. Рога разлогие, у каждой из вымени молоко бежит. А впереди коров бык идёт, подгрудок у самой земли мотается. Заревел бык, и коровье стадо тоже по долине разбежалось.
А из подушечки овцы выскакивают — целые отары овец с кудрявой шерстью… Свиньи с боку на бок переваливаются, хрюкают. А там и птица пошла: куры, гуси, утки! Ахнул парень, понял, что натворил, да поздно! Не собрать ему скот. А если и соберёт, в подушечку не загнать. Вон она какая маленькая!
Заплакал парень от горя, от обиды на самого себя. Так заплакал, что даже траве его жалко стало. На всех травинках, на всех листочках кругом светлые капельки блестят… То ли это трава вместе с ним заплакала, то ли утренняя роса на ней не просохла.
Вдруг задрожала земля и встал перед парнем железный волк. Ростом тот волк с дом, хвост у него с тополь, глаза величиной с глиняную миску и светятся красным светом, как раскалённые угли. В другое время парень так и обомлел бы со страху, а тут глянул на волка и отвернулся. Всё равно — свет божий не мил.
Лязгнул волк зубами, зазвенели железные клыки, словно мечи в жаркой битве.
— Что, братец, много тебе пользы от вороньей подушечки?
Плачет парень, не отвечает волку.
— Слезами горю не поможешь! — говорит волк. — Вот я бы помог, да не знаю, что ты мне за это дашь…
Парень голову поднял:
— Возьми скота сколько хочешь. Чтобы тебе не мало было и мне не обидно.
Засмеялся волк:
— Не своим товаром торгуешь! Я и без тебя могу хоть весь скот пожрать. Сколько брюхо запросит, столько и съем.
— А что же ты хочешь? — спрашивает парень.
— Тебя съесть!
Опешил парень. Согласиться — так на что ему тогда богатство? Не согласиться — с чем к матери вернуться?
Волк словно угадал его думы:
— Не сейчас я тебя съем, а в тот день, когда жизнь тебе ми — лее всего покажется. Нет ничего горше человека в горе, и нет ничего слаще человека в счастье.
Парень подумал: «Когда-то ещё ко мне счастье придёт! А вернусь домой с богатством — мать счастливой станет».
И сказал волку:
— Ладно, будь по-твоему.
Опять залязгал волк зубами, будто колокола зазвонили. Насторожились лошади, замычали в ужасе коровы, заблеяли овцы, завизжали свиньи… Сбились все в кучу, дрожат.
Волк обежал стадо и — вот чудо! — загнал всех в подушечку. А подушечка цела, словно её и не трогали. Поклонился парень волку. Волк смеётся:
— Тогда будешь кланяться, когда я за тобой приду!
Волк своей дорогой побежал. Парень — своей пошёл. Добрался до дому, мать поцеловал и давай загоны строить.
Мать спрашивает:
— Что ты, сынок! Зачем нам загоны? У нас и курёнка-то худого нет.
— Потерпи, матушка! Увидишь, что будет.
Приколотил парень последним гвоздём последнюю доску к последнему загону и распорол подушку. Что тут сталось! Нам-то не в диковинку, мы про это уже слыхали. И сам парень такое видал. А вот что с матерью сделалось, рассказать невозможно. Ну и не будем рассказывать.
Зажили мать и сын в довольстве и достатке. Соседи завидуют. Мать радуется. А парень? Парень — самый несчастный человек на свете: радоваться боится!
«Вот, — думает, — обрадуюсь, тут-то и придёт железный волк. Съест меня, косточки не оставит!»
А что за жизнь без радости?! Стал парень худеть, с лица потемнел. Чахнет, что цветок, прибитый осенним заморозком.
Мать говорит:
— Женись, сынок!
Парень молчит.
Соседи говорят:
— Достаток у тебя есть. Чего не женишься?
А парень молчит. Он бы и рад жениться, да вот радость-то ему и страшна!
Страшился парень, страшился, пока не увидел на краю села девушку чернобровую, чернокосую. Он её и раньше знал, ведь в одном селе жили. Да только и он сам ещё мал был — не много о девушках думал, и она босоногой девчонкой была, с хворостинкой гусей выпасала. А пока парень в птичье царство ходил, а потом тосковал да железного волка боялся, выросла девчонка, расцвела, как сад по весне.
Словом, увидел её парень и бояться перестал. Любовь и боязнь в одном сердце не уживаются.
Так бы оно всё и вышло, если бы не свадебный каравай. Лежал он перед женихом и невестой, а тут по столу покатился, к ногам волчьим подкатился и заговорил громким голосом:
— Не спеши, железный волк! Послушай, что я тебе скажу.
Удивился железный волк — никогда ещё он не слыхал, чтобы каравай говорить умел. Однако ответил:
— Слушаю.
— Съесть — дело нехитрое. Гам — и всё тут! — говорит каравай. — А знаешь ли ты, что мне приходится вытерпеть, перед тем как меня люди съедят? Перво-наперво зароют меня в землю, словно с белого света в тёмную могилу схоронят. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю, — отвечает волк.
— Полежу я в земле, начну прорастать. Только на свет выгляну, примется меня холодный дождь поливать. А я терплю. Терпи и ты,волк!
— Терплю.
— Уймутся дожди, морозы нагрянут. Дрожу я, вот-вот совсем застыну. А терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Потом навалит на меня снегу — ни шелохнуться, ни вздохнуть. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Придёт весна, стает снег. Тут бы мне радоваться, так заморозки по утрам покою не дают. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Вырасту я, нальются колосья, опять худо: солнце меня палит, птицы клюют, ветер к земле клонит. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Дальше ещё того хуже. Режут меня под корень, в снопы связывают. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Потом молотят меня. Бьют, не жалеют. От таких колотушек всё зерно из колосьев высыпается. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Да это ещё не всё. Везут меня на мельницу, тяжёлыми жерновами в муку перетирают. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— А как начнут меня в квашне месить, так кулаками под бока и суют. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— От закваски начну я пухнуть, всего меня распирает. А я терплю. Терпи и ты, волк!
— Терплю.
— Наконец разорвут меня на куски и посадят в раскалённую печь. Да ещё и заслоном прикроют. А я терплю. Терпи и ты,волк!
— Терплю.
— А теперь слушай самое важное. Если лёгкая рука у хозяйки, выхожу я из печи такой, как сейчас, гладкий да румяный. А у плохой хозяйки — с одного бока пригорю, с другого — лопну. Лопни и ты, волк!
— Лопнул! — крикнул железный волк.
И лопнул!
Пошло веселье на свадебном пиру пуще прежнего. Гости веселились, жених с невестой веселились, и я веселился. Хотел было с той свадьбы вам пряников принести, да их все съели. Захватил с собой оттуда одну только сказку. Вот и рассказал её!
Иллюстратор Кочергин Н.