Маленькие рассказы — Тайц Я.М.

Мертвый час

Коська и Капа приехали в дом отдыха. Со своими мамами. Им там очень понравилось. Вот после обеда стало тихо, все легли. А Коська и Капа давай петь:

А по полю нашему

Трактора, трактора…

Тут один дяденька проснулся и как заши­пит:

— Тише, вы! Мертвый час, а вы распелись! Сейчас палку возьму!

Коська и Капа испугались и побежали в сад.

Й снова запели:

А по полю нашему

Трактора, трактора…

А в гамаке лежала какая-то тетя. Она подняла голову и как закричит:

— Не знаете — мертвый час?! Сейчас пой­ду маме скажу!

Тогда Коська и Капа убежали на улицу. И вдруг увидели—стоит маленький домик.

— Какой домичек! — сказала Капа.— Окошков нет, а дверь круглая!

Коська заглянул в домик. Темно, значит— никого нет. Он сказал:

— Чур, мой!

— Нет, мой,— заспорила Капа,— я первая увидела!       

— А я первый сказал „чур“. Я здесь жить буду! И никого не пущу!

Он хотел влезть в домик. Но Капа схва­тила его за ногу и не пускает:

— Нет, мой домик, мой, здесь я лучше буду жить! А ты можешь потом на мою площадь приходить в гости!

Коська отбивался:

— Пусти! Я здесь окно сделаю!

— А я с мамой буду!

— А я радио проведу!

— Не пущу, не пущу,— плакала Капа.—

И всегда ты у меня все забираешь! Я здесь цветочков насажаю!

— А я…

Вдруг из домика вылезла громадная жел­тая собака и как рявкнет:

— Рррры!..

Ребята бросились наутек. Добежали до до­ма отдыха и сели на лавочку отдохнуть.

— Сердитая собака! — сказал Коська.

— Станешь сердитая! — ответила Капа.—

Мертвый час, а мы ее разбудили!

И с опаской оглянулась на маленький домик…

Пять хвостиков

Мама ушла на целый день. И папа взялся готовить. Первым делом он купил пяток хо­роших груш — «дюшес».

— Ну, вот,— сказал он,— одно блюдо у нас уже есть! — И пошел на кухню разжигать примус.

Капа осталась одна в комнате. Она смот­рит на груши.

— Папа,—закричала она,—можно мне од­ну „дюшесу“?

— Одну можно! — ответил из кухни папа.

Капочка хватает самую большую грушу. Вкусная! Только очень быстро съелась!

Капа облизнулась и закричала:

— Можно еще?

Папа подкачивает примус, ему не до Капы.

— Что? Я ж тебе сказал—возьми!

Капа не отказывается. Ох, эта еще вкус­ней! Капа быстро жует, сок течет по губам. Скоро от груши остался только хвостик. Капа кладет хвостик на тарелку.

— Папа, можно еще? Одну только?

Примус на кухне разгорелся, шумит, и папа плохо слышит Капу.

— Чего ты пристала? Сказано — одну мо­жешь взять.

«Я и возьму одну,—думает Капа,—а больше ни за что не буду».

Но как только она съела эту грушу, рот сам собой выговорил:

— Папа, а можно…

Папа гремит кастрюльными крышками.

— Последний раз говорю: выбери, какая поменьше, и не приставай!

Что ж, Капа и взяла, какую поменьше. Эта груша оказалась совсем невкусной. Капе стало нехорошо. Чем бы закусить? И Капа закусывает последней грушей.

Тут как раз папа из кухни пришел с го­рячим чайником:

— Ну, вот, на первое у нас будет чай!

Увидал пустую тарелку и чуть чайник не уронил.

— Ты что ж это, обжора?!

А , Капа заплакала:

— Папа… папочка… мне нехорошо…

Папа позвал доктора. Доктор дал лекар­ство. Капа трусиха — не хочет лекарства!

— Только одну ложечку,— уговаривает па­па,—только одну!

И влил Капе в рот громадную столовую ложку.

А через два часа опять стал уговаривать: — Ну, Капочка, одну только!

Так он заставил Капу выпить весь пу­зырек.

Вечером приехала мама, видит: папа спит, Капа спит, на столе холодный чайник, тарел­ка, а на тарелке—пять зеленых хвостиков „дюшеса»…

Собрание

У нас дом большой — тридцать квартир и еще сорок пять комнат отдельно. И когда на­до устроить собрание жильцов, выходит управ­дом во двор к ребятам и объявляет:

— А ну, чапаевцы, кто сбегает по квар­тирам насчет собрания?

Петька, и Володька, и Коська, и Севка, и даже сам „Чапай“—Витька Попов—рассыпа­ются по лестницам, и звонят, и тарабанят во все двери:

— На собрание! На собрание!

И все жильцы знают: надо идти! А ребя­та возвращаются во двор.

Там у нас голый асфальт, и Витька недо­волен:

— Вот у Левки Цукермана я был. Так ихний управдом специально детский уголок устроил. Игрушков им натаскали, — Витька вздыхает,— инструментов…

— А почему,— спросил Коська,— у нас не сделают, как у Левки?

— А потому…—«Чапай» сплевывает.— Хо­дили мы с Борькой к управдому к нашему. А что толку? Он все обещает: сделаем собра­ние жакта, решим. А не делает.

— Обманщик он!        

— Чистый бюрократ!

— Тоже управдом называется!

Так они толкуют о своих делах…

А недавно по всем лестницам поднялся трезвон:

— На собрание! На жильцовское собрание!

— Что это часто так? — удивились жиль­цы и стали собираться на лестнице. А ребята все бегают по квартирам: «На собрание! На собрание!»

— Будет вам носиться,— заворчали жиль­цы.— Какая повестка дня?

— Где управдом?

Жильцы сердито ждали. Всем некогда: у кого обед остывает, у кого срочная работа, у кого молоко на примусе…

Вдруг на площадке появился «Чапай^» и поднял руку:

— Ребята… то есть товарищи, нас управдом не посылал, а мы сами…

— Как сами?!

Что тут началось! Жильцы зашумели:

— Безобразие! Хулиганство!

— Пускай хулиганство!-—перекричал всех Витька.— А если он бюрократ? Обещал собра­ние про детей, а не делает! Обещал детский уголок, а не делает!

-— Мы тебе сейчас уши надерем! — шумели жильцы.—- Чей этот мальчишка? Это же воз­мутительно!..

Тут на площадку поднялся Глеб Иваныч, Витькин отец:

— Ты что ж это весь дом взбудоражил?!

— А что?—ответил Витька.—Двор пустой, ни песку для маленьких, ничего. А в других домах все есть. И даже инструменты, и все можно сделать.

— А у нас только кот! — крикнул Борька.

Борькина мама сказала:

— А ведь похоже — они дело говорят!

Жильцы перестали шуметь. Витькин отец улыбнулся.

— Я думаю,—сказал он,—раз эти сорванцы уже собрали нас, давайте, обсудим их вопрос.

И стал говорить. Все успокоились. И на­чалось настоящее собрание.

— Что вам нужно? — говорили жильцы.— Мы купим!

— А вот, у нас записано.

Витька достал бумагу, и Глеб Иваныч на­чал читать: «Фанеры, гвоздей, ма…»

— Что такое? — Он поднял брови и уста­вился на сына.— Каких это вам еще малаток?

— Откуда?—Витька испугался и заглянул в бумагу.— Ничего ты, папа, не понимаешь, тут же ясно написано: малаток.

— Мо-ло-ток?!

Все засмеялись.

— Эх, вы, писатели, надо «о» писать, а. не «а»!..

Витька покраснел. Ему было очень стыдно. Он опозорился на весь жакт! А ведь у нас жакт не маленький—тридцать квартир и еще сорок пять комнат отдельно…

Большой Мосторг

К весне мама и Капа решили купить себе белые туфли. Вот они пошли по мосторгам. Маме надо тридцать пятый размер, а Капе — двадцать шестой. Тридцать пятый нашли сразу, а двадцать шестого нет и нет. Обидно — у мамы туфли, а у Капы нет! Тогда мама ска­зала:

— Поедем в большой Мосторг!

Поехали в большой Мосторг. Ух, вот это Мосторг! Народу, народу — как на улице. А то­варов, товаров — в неделю не осмотреть. Все-все есть! И платья, и книги, и посуда, и кар­тины… и музыка играет, и радио сквозь боль­шие рупора кричит:

„В ГАЛАНТЕРЕЙНОЙ СЕКЦИИ НОВАЯ ПАРТИЯ ПЕР­ЧАТОК. НАВЕРХУ БОЛЬШОЙ ВЫБОР МЕХОВ. В ДЕТ­СКОМ МИРЕ ВСЕ ДЛЯ РЕБЕНКА.

И по всем этажам, по всем отделам, по всем секциям, по всем входам и выходам и даже на улице раздается:

„В ГАЛАНТЕРЕЙНОЙ СЕКЦИИ… БОЛЬШОЙ ВЫ­БОР… В ДЕТСКОМ МИРЕ…»

— Нам в тот мир и надо,— сказала мама. — Капа, держись около меня!

Вот где у Капы по-настоящему разбежа­лись глаза. Особенно в игрушечном отделе.

— Ой, какие куклы! Ай, какие мишки!

Капу толкали, она отпихивалась, поспевая за мамой. Потом она отпустила мамин локоть и показала пальцем:

— Мама, купи лучше вон тот мяч! А туфли не надо!..

Мама ничего не ответила. Капа оберну­лась. Где мама? Только что мама была здесь — и вот нету! Капе стало страшно. Она побе­жала искать маму. Везде ходили мамы с детьми, дети с мамами, и папы с детьми, и папы без детей, и мамы без детей, и папы, и мамы, и ма­мы, и папы — только Капиной мамы не было!

Капа заплакала. Не надо ей ничего — ни туфель, ни кукол, ни мячей, ничего-ничего, только маму!

— Девочка, что ты плачешь? — спросила продавщица в синем халате.

— Маму! — ответила Капа.— Вы невидали мою маму?

— Ты потерялась? — спросила продавщица.

— Не я,— всхлипнула Капа, —мама поте­рялась!

Тут подошел дядя с портфелем, мальчик, старушка, и все стали утешать Капу, что не надо плакать и что мама найдется. Потом ее повели в комнату, где были диван и стол — как дома. Там сидел дядя в очках; он стал говорить с Капой, дал ей куклу и даже пи­рожное. Капа на все это посмотрела и еще горше заплакала.

Дядя на минуточку вышел, вернулся, и вдруг черные радиотрубы на весь большой Мосторг закричали:

„ГРАЖДАНКУ, ПОТЕРЯВШУЮ ДЕВОЧКУ В СИНЕМ ПАЛЬТО, ПО ИМЕНИ КАПА, ПРОСЯТ ЗАЙТИ В ГЛАВ­НУЮ КОНТОРУ».

Капа вскочила, прислушалась и бросилась к очкастому дяде.

— В голубом,— сказала она,—в голубом, и пуговички голубые!

— Ничего,— ответил очкастый и посмот­рел на Капино пальтишко,— оно все равно как синее.

А по всем отделам, по всем секциям, по всем этажам, по всем входам и выходам и да­же на улице раздавалось:

„ГРАЖДАНКУ… СИНЕМ ПАЛЬТО… ИМЕНИ КАПА… КОНТОРУ…»

— Ничего, — похлопал очкастый Капу по руке,— радиограмма правильная!

Капа проглотила соленую слезу. Открылась дверь. Вбежала мама. Она как кинется к Капе, Капа кинулась к ней. Стали они обниматься, целоваться… ну, вообще, как девочки!..

Потом они еще купили туфли двадцать шестой размер и пошли домой.

После обеда Капа побежала во двор и стала хвастать перед ребятами:

— А про меня в радио кричали!

Сначала никто не поверил. Она ведь не челюскинец какой-нибудь! Потом, когда Капа все подробно рассказала, поверили. И ребя­та придумали новую игру: Капа пряталась, Зинка ее везде долго искала, потом Коська приставлял ко рту трубу из старой «Пионер­ской правды» и посылал радиограмму:

„АЛЛО! АЛЛО! ДЕВОЧКА, КОТОРАЯ ПОТЕРЯЛАСЬ. СИДИТ ЗА МУСОРНЫМ ЯЩИКОМ».

И Зинка ее сразу находила. Хорошая вещь — радио!..

Разговор

Я вышел из избы, сел на бревно. Подо­шел Федя, и тут у нас такой разговор по­лучился.

— Мне теперь хорошо,— сказал Федя,— я читать научился.

— Чем же хорошо?

— Всем!

— А все-таки?

Федька садится верхом на бревно и под­прыгивает:

— Н-но…— И вдруг:—Дядя, а пять копе­ек— это много?

— Нет, а что?

Он гладит бревно, будто коня.

—- Мама у меня очень смешная, в бога верит, У нас никто не верит—ни брат, ни се­стра, ни все… А она верит!

— А ты?

— Я-то?—Он осаживает своего «коня» и улыбается.—Я и не верил никогда, потому нас научили, что бога нигде нет. А только эти—попы!..

— Что ж ты маму так не научишь?

Растопырив локти, он натягивает вообра­жаемые поводья.

— А я нешто не говорил ей? Двадцать раз!

— Ну?

— Ну и ну! Не слушает! А сейчас я чи­тать научился и по книжке буду ее учить. А есть такие книжки, что бога нет?

— Есть.

— Вот бы мне такую!— Он задумался.— Еще пятак, и еще пятак, и еще трехкопееч­ный пятак, и я бы купил!

Я возвращаюсь к началу разговора:

— Значит, этим хорошо?

А Федька свое:

— Всем хорошо! Вот пятак заработал!

— Как?

— Не скажу!

— Ну, Федя!

— А я обещался не говорить!

— Только мне.

— А никому не скажешь? Никомушеньки?

— Ни-ни!

— Ну, ладно.

Он слезает с „коня“ и садится рядом со мной.

— Раньше я был маленький, и мы с мамой через церкву часто ездили. А там, у церков­ных ворот, ящик висит, синенький такой, и в нем дырка такая. И каждый раз мама лошадь становит, мне вожжи дает, а сама—к ящику к этому, церковному, и в дырку пятак трех­копеечный, а то и пятикопеечный сувает. Я, если попрошу, мне не даст, а в тот ящик церковный все сувала да сувала!..

И Федя показал, как его мама пятаки на церковь жертвовала.

— Интересно,— сказал я.—Что ж дальше?..

Федя вскочил:

— Ну, а потом я поступил в школу и чи­тать научился… А, Бе, Бе, и мы не рабы, и рабы не мы… всё. И вот поехали мы с мам­кой мимо церквы, она слезла с телеги и к ящику…

Федя смеется.

— Ну?

— Ну, а на ящике-то буквы. Раньше я их не понимал, а теперь как посмотрел на них, а они сами собой складываются и будто выговаривают: почтовый ящик. Да! Я маме и говорю: «Ты думаешь, это ящик боговый, а это почтовый». А она стала плеваться на ящик, села на телегу злая, лошадь погнала и молчит. Я говорю: «Мама, отдай мне пятак». «Нет,—говорит,—не отдам, ты над матерью надсмешник». А потом дала, только чтоб я ни­кому про ящик не рассказывал. Я только тебе и сказал, а ты никому не говори, ладно?

Он опять садится верхом на «коня».

— Еще где-нибудь так вот заработаю пя­таков и куплю ей книжку!..

И понесся вскачь, взмахивая локтями и коленками…

(Илл. Каплан Л.)