Засыпайка в рыбацкой деревне — Дагмар Нормет

Проснувшись сегодня утром, он даже побоялся выглянуть в окно. Лежал с закрытыми глазами и прислушивался. В доме тишина. А за окном что-то шумело. Но что? Мати очень хотелось, чтобы это шелестела старая береза у колодца. А еще Мати очень хотелось, чтобы это шумело море за калиткой.
Уже целую неделю он жил у бабушки и дедушки в Кясму, и все семь дней лил дождь, дождь, дождь. Зачем Мати сюда приехал — чтобы с утра до вечера сидеть в доме?
Да что об этом говорить, или даже думать. И не глядя Мати знал, что там, во дворе шумит. Не старая береза у колодца и не море за калиткой. Это надоеда-дождь стучит в окно, и с крыши срывается в бочку пенный водопад.
И сегодняшний день потерян! Едва слышно скрипнула дверь, и вошел Тупс. Мягко ступая, он приблизился к кровати. Остановился, склонил голову набок и приподнял ухо. Потом склонил голову на другой бок и приподнял другое ухо. Тупс приглядывался: спит хозяин или уже проснулся? Глаза закрыты. Выходит, спит. Тупс прислушался: дышит совсем не как во сне. Выходит — проснулся.
— Хозяин спит! — говорили Тупсу его глаза.
— Хозяин проснулся! — утверждали его уши.
Чтобы разобраться в этой путанице, Тупс лизнул пятку, которая выглядывала из-под одеяла. В ответ большой палец ноги почесал щенка за ухом.
— Хозяин проснулся! — обрадовался Тупс и — хоп! — на кровать, прямо в объятия Мати.
— Вставать, лежебоки! — раздался бодрый голос бабушки Салме. — Умываться и завтракать!
— Погода — дурацкая, — протянул Мати, не поднимаясь.
— Да какая нам разница, что там, на небе делается, нам-то что! — Бабушка стянула с Мати одеяло и усадила его. — С добрым утром, ваше городское благородие!
Мати нахохлился.
— Яне городское и не благородие! — проворчал он. — Я теперь такой же деревенский, как дедушка Элмар и ты.
— Дедушка сегодня в четыре утра уже был в море, сети выбрал. Он и кофе уже попил. Сейчас сети высвобождать пойдем, а ты все разлеживаешься.
Освобождать сети! Сон как ветром сдуло, а вместе с ними плохое настроение.
— Бабушка, здесь была пираты?!
— Какие пираты?!
— Ну, те, которые унесли наши сети!
Бабушка с размаху уселась на кровать и захохотала. Она смеялась, не переставая, а из глаз у нее текли слезы.

— Бабушка, ты плачешь? — испугался Мати.
Бабушка обняла внука за плечи, серьезно взглянула на него и опять засмеялась.
— Ох, и шутник ты, городской… Какие пираты! Теперь их только в кино или по телевизору увидишь.
Мати был ужасно разочарован.
— Сама же сказала — надо сети освобождать!
— Мойся, ешь свою кашу, пей молоко, а потом приходи смотреть, что там с сетями.
Из сарая, где хранились сети, доносилась музыка. Мати отворил дверь и вошел. Пахнуло морем. На полке у дверей, между корзинами и бидонами, стоял маленький радиоприемник.
Дедушка и бабушка сидели на скамеечках друг против друга. На дедушке были высокие рыбацкие сапоги и негнущийся резиновый фартук оранжевого цвета. Бабушка тоже надела резиновый фартук и желтые резиновые перчатки. Между ними стоял большущий старый ящик, а в нем — сети, в которых запуталась рыба. Дедушка с бабушкой вытягивали из ящика мокрую сеть прямо себе на фартуки, высвобождали запутавшуюся в ячейках камбалу и бросали ее в корзину, уже наполовину заполненную рыбой.
Мати поразился, до чего ловко распутывали сети большие, продубленные ветром и морской водой дедушкины руки, как разбирали перекрутившуюся снасть. Сеть плавно стекала дедушке на колени, а оттуда — в другой ящик, с пустыми сетями.
— Вот тебе, Мати, и пираты, — сказала бабушка.
— Сами, без всяких пиратов управляемся, — усмехнулся дедушка. Значит, бабушка уже все рассказала.
Мати и ухом не повел.
— Иоганн Штраус, «Весенние голоса», — сказало радио. И радостные звуки наполнили просторное полутемное помещение.
— Ти-ри-ли, ти-ри-ла-а, ти-ри-лул-ле-ла! — подпевала высокая женщина, прислонившись к дверному косяку. Это была Алина с хутора Лиллесалу. Она ходила на хутор Кивинэеме покупать яйца и свежую рыбу. — Что за волшебство в этом вальсе? Даже мои старые ноги — и те в пляс просятся, — сказала седая женщина на удивление молодым голосом. — Ну что, Мати, покружимся?
Мати покачал головой. Он стеснялся.
— Что, стара я? И правильно. Я свои вальсы откружила, а твои еще впереди. Было бы мне шестнадцать, а не шестьдесят один, и была бы я так молода, как я стара…
— Да у тебя душа как раз такая и есть, — сказала бабушка, не прерывая работы.
Мати смотрел, как трепыхались в корзине рыбины. Это была плоская камбала, на коричневатом боку — глаза и желтые точки, а другой бок — весь белый. Иногда у дедушки в руке оказывалась совсем тощенькая рыбешка. Она летела в железный таз.
— Дедушка, а почему ты бросаешь этих малышей в таз?
— Это недомерки, их ловить нельзя, — объяснил дед. — Попадется такая рыбешка в сети — надо ее отправить обратно, в море — пусть подрастет.
— Гляди — какой поросеночек попался! — похвалила Алина дедушкин улов.
Мати удивился:
— Где, где? — Во всем сарае не было ни одной свиньи, не говоря уж о поросенке! Только котята возились в старом рыбацком сапоге.
Бабушка выпутала из сети толстую рыбину и сказала:
— В старину, чтобы поймать треску, приговаривали:
Выходи со дна морского,
поросеночек тресковый!
А дед с улыбкой добавил:
— Да, поморяне все на свой манер делают. Раньше, выходя в море, всегда говорили: «Не будет сегодня улова!», а отвечали на это так: «Рыба на берег не просится!» А если кто-нибудь заглядывал в рыбацкую лодку и говорил: «Рыбы-то сколько!» — надо было сказать: «В море больше!» Иначе не видать рыбаку удачи.
Тупс стоял в дверях, вытянув шею, и усердно принюхивался. Любопытство боролось в нем с осторожностью. Подойти к ящику с камбалой он таки не решился — кто ее, эту рыбу знает… Еще подпрыгнет какая-нибудь и цапнет тебя за нос! Тупс охотно поиграл бы с котятами, но те возились друг с другом, а когда он подошел, струхнули и спрятались в сапог.
Но вдруг щенок отступил за спину Мати и несмело зарычал. Из дальнего угла сарая лениво выплыла большая черная кошка. Она всласть потянулась, потом выгнула спину и, подняв хвост трубой, потерлась о дедушкину ногу.
— Рыженькая! — сказал дедушка.
Мати сам назвал эту угольно-черную кошку Рыжей. Было это давным-давно. Еще тем летом, когда он, совсем карапуз, впервые приехал в Кясму и целыми днями играл и не мог наиграться с котенком. С тех пор и осталась кличка, которую придумал Мати.
Рыжая не спеша подошла к тазу, выудила лапой маленькую рыбешку, оттащила ее под бабушкину скамейку и принялась есть.
— Рыбки поесть — это мы любим, а вот ловить — увольте! — усмехнулся дедушка.
— Нельзя! — крикнул Мати.
— Когда с лова приходишь, обязательно надо кошке дать, — объяснила Алина, — а то в другой раз никому удачи не будет.
— Нельзя эту рыбку есть! — кричал мальчик, топая ногами. — Она еще маленькая, недомерок!
Но Рыжая была не робкого десятка. Где там удирать — она уплетала камбалу, не скрывая удовольствия.
— Оставь ты ее, — заступился дедушка. — Имеет право.
Но Мати уже не думал о правах. Он подхватил таз с рыбешкой, выбежал из сарая и припустил к морю. Тупс летел за ним и радостно лаял: он решил, что хозяин побежал к морю поиграть.
У берега Мати показалось мелковато и мутновато. Он влез на камень, шагнул на другой, перепрыгнул на третий. Тупс отважно следовал за ним. Меж двух огромных валунов плескалась тихая, чистая вода.

— Тут и будет ваш дом. Плывите, рыбки! — сказал Мати и опрокинул таз.
Рыбки опустились на дно и не шевелились. Неужели умерли? Мати тронул одного камбаленка пальцем. Тот дернул хвостом, несколькими проворными движениями подплыл к большому камню и зарылся в песок. Коричневая рыбья спинка слилась с морским дном.
Тут ожили и опальные. В прохладной воде они очнулись, поняли, что снова свободны, и живо поплыли прочь.
Насквозь промокший и счастливый Мати вернулся домой. Дед как раз надевал дождевик.
— Дедушка, ты куда?
— Понесу рыбу в приемный пункт.
— Дедушка, а почему ты стал рыбаком?
— Рыбка захотела.
— Как это? — удивился Мати. — Сама захотела?
— Так у нас тут говорят: «Работа хочет, чтобы ее делали, а рыба, чтобы ее ловили».
— Дедушка, а зачем надо ловить рыбу? — спросил Мати и вдруг как треснет себя ладонью.
— Мати, что это ты себя бьешь?
— Комара убил.
— Зачем?
— Он меня укусил.
— Видишь, так вот жизнь и устроена, — пояснил дед. — Комар сосет человеческую кровь. Птицы и рыбы едят комаров. Человек ест птиц и рыб. Все кого-то едят. Так уж устроена жизнь, — повторил он, натянул берет, одернул плащ и поправил капюшон.
Дед вышел, послышалось тарахтенье мотора, и мотороллер с кузовом, полным рыбы, выехал за ворота. В окно Мати видел, как дедушка скрылся за изгородью из шиповника.
А Тупс, весь мокрый, в песке, стоял посреди кухни, и с него стекала дождевая вода. Лужица вокруг него увеличивалась на глазах.
— Вот наказание! — воскликнула бабушка Салме, входя в кухню с корзиной рыбы. — Вот наказание! Ну разве это собака! Это же мокрая швабра!
Бабушка схватила таз, посадила туда щенка и принялась мыть его теплой водой и мылом. Тупс был оскорблен до глубины души. Он вырывался, жалобно скулил, но ничто не помогало. Бабушка терла его и не переставала ворчать.
— Как с такой гривой можно жить в деревне, да еще в дождь!
— А у вас тут что ни день, то дождь и дождь! — надулся Мати.
— Теперь погода наладится, — утешила его бабушка, — видишь, вода в море спала.
— Ну, и что же, что спала?
— Если вода в море поднимается, жди дождя, — объяснила бабушка. — Если море отступает, жди засухи. Это приметы верные.
Она насухо вытерла Тупса жестким полотенцем, вылила воду, взяла ведро с кормом для кур и пошла в сарай.
Мати двинулся было за бабушкой, но вдруг застыл на месте, вытаращив глаза.
Тут было на что посмотреть: Тупс, который радостно прыгал по кухне, то и дело отряхиваясь, вдруг полетел, словно птица! Сделал круг над столом и повис у Мати над головой. При этом щенок ни капельки не был напуган, наоборот — он как будто обезумел от радости. Он гавкал, тявкал, лизал своим вертким язычком воздух и восторженно вилял хвостом.
И Мати сразу стало так хорошо, так радостно.
— Засыпайка! — крикнул он. — Засыпайка, и знаю, ты здесь!
Воздух в кухне замерцал, зарябил, пошел волнами. Волны соткались в разноцветные кольца. Кольца закружились, слились в синий шар, и на полу возник человечек-подушка.
— А чем бы нам сегодня заняться? — спросил Засыпайка и повернул свою шапку задом наперед.
Друзья бросились обниматься, а Тупс, полный щенячьей радости, скакал вокруг них как мячик.

— А зачем над плитой крыша? — полюбопытствовал Засыпайка.
— Туда запахи уходят, — объяснил Мати. — Когда, например, рыбу жарят.
Одна дверь из кухни вела в спальню, другая — в гостиную. Засыпайке захотелось вначале взглянуть на гостиную.
Там стоял мягкий диван, два кресла, столик, книжная полка и телевизор — комната как комната. И еще — ого! — Засыпайка уважительно отступил.
— Мое почтение! — сказал он и низко поклонился.
— Кому это ты? — удивленно спросил Мати — кроме них в комнате не было ни души.
— Правителю сей комнаты, — ответил Засыпайка и показал на старое, потемневшее от времени кресло-качалку.
— Откуда ты это знаешь? — удивился Мати.
— Это сразу видно, — ответил Засыпайка. — Смотри, как царственно оно стоит на самом почетном месте — красивом полосатом коврике посреди комнаты. — И какой у него задумчивый, умудренный вид!
— Это кресло-качалка моего прапрадедушки, — гордо заявил Мати. — Он был моряком. И когда приезжал домой, его страшно сердило, что дом вечно стоит на месте. Поэтому он всегда сидел в кресле-качалке. Он в нем качался, прямо как на волнах.
— Это тебе сказал сам пра-пра-пра-и-так-далее-дедушка?
— Что ты, его уже давно нет — утонул вместе со своим кораблем в Южном море. Дедушка Элмар о нем рассказывал.
— Понимаю. Твой пра-пра-пра-и-так-далее-дедушка был дедушкой твоего дедушки Элмара.
— Точно, — ответил Мати.
— Вы позволите? — вежливо обратился Засыпайка к креслу-качалке.
Оно ничего не ответило.
— Молчание — знак согласия, — решил Засыпайка, влез в кресло и сильно качнул его.
— Знаешь, — сказал он, с удовольствием покачиваясь, — теперь и я чувствую, будто волны то поднимают, то опускают меня вместе с кораблем.
— Пошли в детскую, я тебе еще что-то покажу, — заговорщицки произнес Мати и за руку повел друга в соседнюю комнату.
— Какая же это детская! — разочарованно протянул Засыпайка. — Ни одной игрушки.
— А вот и детская, — возразил Мати. — В этом доме дети всегда жили именно здесь — и мой прапрадедушка, когда был маленький, и мой папа, и его брат Томас. Теперь они выросли и приезжают домой только погостить. Мой папа, ты же его знаешь, учится в университете на детского врача, и мама тоже. А дядя Томас сейчас далеко, в Южном море, ловит сардин.
— Классные кушетки, — одобрил Засыпайка, перелезая со второй кушетки на третью. — А почему их так много?
— Здесь спят большие дети этого дома, когда приезжают в гости.
— Ты хотел мне что-то показать, — напомнил Засыпайка.
— А ты найди! — сказал Мати.
— Какую-нибудь игрушку?
— Нет, игрушки на веранде. Там мой уголок. А здесь, в комнате, есть что-то такое, чего ты отродясь не видел.
— Такого вообще нет, — отрезал Засыпайка.
— Смотри! — Мати показал на книжный шкаф.
За стеклом на полке стоял маленький трехмачтовый парусник.
— Думаешь, я не видел таких парусников? — Засыпайка чуть не обиделся. — Да и их столько перевидал — не сосчитать, и в море, и по телеку…
— Но этот парусник ты точно не видел! — с гордостью произнес Мати. — Это «Морская птица». На ней плавал мой прапрадедушка.
— Так на этом паруснике твой пра-пра-пра-и-так-далее и утонул в Южном море?
— Ну да. Это модель «Морской птицы».
Засыпайка вскарабкался на стул, прижался носом к стеклу книжного шкафа, и глаза у него стали круглыми, точь-в-точь как кофейные блюдца.
— О-о! — простонал Засыпайка. — О-о! Нет! Этого не может быть!
— Почему не может? Может! — обрадовался Мати. Его сюрприз произвел-таки впечатление.
— Ничего не понимаю, как он оказался в бутылке? Это же невозможно! — воскликнул Засыпайка.

Зрелище и впрямь было загадочным: словно Белоснежка в стеклянном гробу, в большой четырехгранной бутылке покоился трехмачтовый красавец. Желтое стекло бутылки бросало теплый отсвет на белый корпус и паруса корабля. Казалось, «Морская птица» плавно скользит по морской глади в лучах южного солнца.
— Нет! Не понимаю! — волновался Засыпайка. — Как парусник с такими мачтами пролез в узкое бутылочное горлышко?
— Это хитрая штука! — с загадочным видом произнес Мати. — Мой прапрадедушка это умел. Он делал всякие поделки кораблей и самые хитрые помещал в бутылку.
— Он был волшебником?
— Да нет же! — засмеялся Мати. — Он был моряком. В этом доме все были моряками и рыбаками.
Тупс, который тем временем задремал на своей лежанке, вдруг навострил уши, залаял и вильнул хвостом. Мати выглянул в окно.
— Бабушка идет! — предупредил он.
Когда бабушка вошла в кухню, Засыпайки и след простыл.
— У меня для тебя новость, — объявила бабушка и принялась выгружать покупки на стол. — В магазине сказали, что к лесничему приехала погостить племянница, Майли. Вы же с ней в городе соседствуете.
Когда Засыпайка снова появился, Мати сразу заметил, что друг расстроен.
— Слышал — Майли тоже здесь!
— Вот и хорошо, — грустно сказал Засыпайка. — Значит, больше ты не будешь скучать.
— А ты? Ты и не рад?
— Я пошел, — тихо проговорил Засыпайка.
— Засыпайка, останься! Ну прошу тебя, останься! — уговаривал его Мати, и на глаза ему навернулись слезы.
— Не могу. Ну просто никак не могу, — сказал Засыпайка. — У меня сердце разрывается, но оставаться мне нельзя.
— Можно! Я разрешаю. А хочешь — поговорю с дедушкой, поговорю с бабушкой. Они тоже разрешат, вот увидишь!
— Мне нужно идти.
— Но зачем? Зачем тебе уходить?
— Меня ждет моя работа.
— Какая работа? — не сразу понял Мати. — Надо уложить таллиннских детей спать. Не могут же они не спать всю ночь.
А ведь верно! Мати совсем забыл, какая у его друга работа. Значит, опять расставаться? И тут у него родилась хитрая идея.
— Засыпайка, а кто же укладывает детей здесь?

А ведь правда! Об этом Засыпайка и не подумал. В самом деле, кто помогает засыпать кясмуским детям? В растерянности он чесал затылок и даже не заметил, как шапка соскользнула у него с головы, и Мати с Тупсом тут же заснули.
Засыпайка вздрогнул от чьего-то покашливания. Перед ним стоял человечек, похожий на подушку, на животе у него красовались два вышитых кармашка. И если бы на нем не было яично-желтой курточки, а на голове зеленой шапки с козырьком, Засыпайка подумал бы, что видит свое отражение в зеркале.
— Ну и шутник же ты! — сказало яично-желтое отражение. — Шутник, да к тому же слишком много о себе думаешь. Неужто ты, братец, и вправду считаешь, что ты единственный Засыпайка на свете? Неужели ты, братец, и в самом деле веришь, что в одиночку успеваешь усыпить детей во всем мире?
— Ты кто такой? — спросил ошеломленный Засыпайка.
— Я — Кясмуский Засыпайка, — произнес яично-желтый человечек с достоинством. — Твой собрат по профессии, коллега.
Ну и дела! — подумал Засыпайка. — Он с интересом разглядывал своего коллегу.
— Послушай, Кясмуский Засыпайка, — сказал он наконец, — у меня к тебе есть предложение.
— Валяй!
— Как бы ты, коллега, отнесся к тому, чтобы на лето поменяться местами — ты потрудился бы в Таллинне, а я — в Кясму? У меня, видишь ли, друг здесь отдыхает…
— Понял, — кивнул Кясмуский Засыпайка и протянул Таллинискому Засыпайке руку.
— Договорились.
Когда Мати очнулся от своего короткого сна, он с радостью заметил, что настроение у Засыпайки улучшилось.
— А у меня сюрприз, — лукаво прищурясь, сообщил Засыпайка.
— Какой сюрприз?
— Угадай!
Засыпайка сиял. Сразу видно — сюрприз очень приятный.
— Ты остаешься со мной, — выпалил Мати наугад, потому что, кроме этого, его сейчас ничего не интересовало.
— Точно, — улыбнулся Засыпайка.

— Ой, Засыпайка, милый Засыпайка! — закричал Мати, но тут же остановился и серьезно спросил. — А как же таллиннские ребята?
— А ты как думаешь, — Засыпайка состроил важную мину и наставительно поднял палец. — Как ты думаешь, Дед Мороз на свете один-единственный?
— Не знаю, — ответил Мати.
— А при чем тут Дед Мороз?
— Как ты думаешь, — продолжал Засыпайка, — успеет один-единственный Дед Мороз за один вечер побывать у всех на свете детей и вручить им подарки?
Об этом Мати никогда не думал.
— Нет, не успеет, — сказал Засыпайка. — На свете много Дедов Морозов.
— А кто же из них настоящий? — заволновался Мати.
— Все настоящие, — заверил его Засыпайка. — Каждый настоящий для тех детей, к которым он пришел. Потому что у каждого Деда Мороза свои дети. И у каждого Засыпайки свои дети. И мы с Кясмуским Засыпайкой поменялись. Теперь я с чистой совестью могу оставаться с тобой.
— И со мной! — тявкнул Тупс.

— Папа обещал закончить, когда время будет, — кивнул мальчик.
Сейчас это был просто чердак, на котором хранилось всякое ненужное старье.
До чего здорово рыться на чердаке! За потертым диваном и спинкой кровати с блестящими медными шишечками друзья нашли вполне приличный штурвал.
— Он нам пригодится, — решил Засыпайка. — Можно, я возьму его с собой?
— Забирай, — согласился Мати.
Возле трубы Засыпайка углядел потемневший от времени деревянный сундук.
— Это рундучок, — объяснил Мати. — В старину, когда моряки уходили в плавание, они хранили в таких свои вещи. Дедушка рассказывал, что на корабле рундучки держали открытыми, не то что на берегу, — там их запирали. Потайным замком.
Мати попробовал открыть сундук, но тот не поддавался.
— Что ты возишься! — сказал Засыпайка. — Дай я попробую!
Он приставил друг к другу концы указательных пальцев и пробормотал:
Трипс-трапс-труль,
восемь дырок, пять кастрюль!
Послышались треск и скрежет, и высокая выпуклая крышка со скрипом откинулась. На ее внутренней стороне была картинка: парусник в бурном море. Краски потускнели, а кое-где и вытерлись. И все-таки Засыпайке казалось, что картинка пахнет морем.
— Это полынью пахнет, — объяснил Мати. — Ее кладут в ящики, чтобы моли не было.
Друзья склонились над рундучком. Из-под рубашек и шерстяных носков, трубки и кисета Засыпайка вытащил широкополую брезентовую шапку.
— Смотри, зюйдвестка! — обрадовался Мати. — Непромокаемая рыбацкая шапка.
Он примерил шапку, но она была так велика, что сползла на глаза.
— Точь-в-точь волшебная шапка! — засмеялся Мати. — Надел, и ничегошеньки не видно!
— Еще чего! — фыркнул Засыпайка. — Второй такой волшебной тапки, как у меня, в целом свете не найдешь! — Сам большой шутник, Засыпайка терпеть не мог подтрунивания над волшебной шапкой.
Мати сунул зюйдвестку за пазуху, кто знает, может еще пригодится!
Он уже закрывал рундучок, когда ему в глаза бросилась деревянная пластинка с изображением гривастого коня. Она висела на плетеном коричневом шнурке. На одном его конце была петля, а на другом, рядом с дощечкой, висел крохотный деревянный якорек. Мати сунул находку в карман.
Спустившись, друзья попали прямо в объятия бабушки. Засыпайка торопливо повернут волшебную шапку и пропал. Бабушка с подозрением косилась в темный угол под лестницей: ей почудилось, будто рядом с Мати кто-то шел. Но там уже никого не было, и только старый штурвал как-то странно повис в воздухе между двух ступенек.

— Можно мне поиграть с этой зюйдвесткой? — спросил Мати.
— Поиграй, — согласилась бабушка и пошла в кухню.
— Бабушка, дай мне ножницы! — крикнул Мати ей вслед.
— Возьми в комнате, в коробке для рукоделия.
Но тут бабушка забеспокоилась: ножницы не шутка! Кто знает, что там парень надумал. Совсем извелся от безвылазного сиденья в доме.
Только Мати нацелился срезать с коричневого плетеного шнурка пластинку с конем и якорь, как бабушкин крик заставил его вздрогнуть.
— Силы небесные! Что ты делаешь?! — запричитала бабушка и схватила шнурок с подвесками. — Где ты это взял?

— На чердаке, в рундучке, — испуганно пробормотал Мати. Что он такого сделал?
— В рундучке? — ахнула бабушка. — Ах я, старая скворечня! Мне и в голову не пришло там искать.
Мати стало не по себе. Он не понимал, отчего спокойная и всегда добродушная бабушка вдруг так разошлась.
— Ну, конечно же! — взволнованно продолжала бабушка. — Весной, во время ремонта, рундучок отнесли на чердак. А потом купили новый шкаф, и рундучок так и остался наверху. Мы после всю комнату обыскали, но шнурка от часов не нашли, и Томас отправился в море без талисмана.
— Без чего? — переспросил Мати.
— Без талисмана, — повторила бабушка. — Талисман — это такая вещь, которая приносит счастье и оберегает от беды. Моряки из нашей семьи всегда возили этот шнурок с собой. Раньше на нем были карманные часы, потом они сломались, а шнурок с брелоками продолжал плавать по морям. И наш Томас тоже всегда брал этот талисман с собой. А тут вдруг — пропал! Как в воду канул! Пришлось бедняге уйти в море без талисмана.
Бабушка перевела дух и уже спокойнее добавила:
— Я не суеверная, нет! Но все-таки история неприятная.
Тут в комнату вошел дедушка, увидел талисман и обрадовался.
— Смотри-ка, волосы Лени!
— Какие волосы, что ты мелешь! — взорвалась бабушка. Похоже, она не совсем еще успокоилась.
— Это волосы родоначальницы нашего рода, Лени, — мягко сказал дедушка и тихонько погладил шнурок.
— Ты мне никогда об этом не рассказывал! — обиделась бабушка.
— Если сразу все рассказать, на потом ничего не останется, — ответил дедушка. — И молчи тогда всю оставшуюся жизнь.
— Сорок лет живем вместе, а у тебя от меня тайна! — воскликнула бабушка, но уже совсем не сердито, а даже с удивлением.
— Зато сегодня нам есть о чем поговорить! — усмехнулся дедушка Элмар.
Они расположились на диване.
— Случилось как-то раз кораблю, на котором плавал мой прадед, тогда еще молодой матрос, укрыться от шторма в бухте одного прибрежного поселка, — начал дедушка. — Совсем недалеко от берега, на холме, стояла сельская школа. А в школе жил учитель с дочкой. Почти неделю бесновался шквальный ветер, и всю неделю мой прадед что ни вечер отправлялся к учителю, набираться ума-разума, книжную премудрость осваивать. А как иначе заглянуть в глаза учительской дочке Лени? А не видеть Лени он уже не мог. Потому что стоило ему в первый же день на нее взглянуть, как он почувствовал, что жить без этой девушки не может. Он заговорил с ней и увидел, что она умница и нрава достойного. Так и ходил прадед каждый вечер к учителю за книжной премудростью.
На седьмой день бешеный ветер утих, и надо было плыть дальше. Тогда-то учитель и подарил моему прадеду свои карманные часы, а Лени привязала к ним шнурок, который всю ночь плела из своих волос.
— Пусть он сохранит тебя в шторм и туман, — сказала Лени, а якорек приведет тебя к родному берегу из любого плавания! — И в подтверждение своих слов она подвесила на шнурок крошечный якорь.
Хотите верьте, хотите нет, но волосы Лени помогли моему прадедушке вырваться из лап смерти. Однажды в жуткую осеннюю ночь буря порвала все паруса и потащила корабль на рифы. Команда погибла вместе с судном, в живых чудом остался только мой прадед. Он привязал себя к обломку мачты, и в конце концов его подобрал чужеземный корабль.
И хотите верьте, хотите нет — этот шнурок от часов привел прадедушку обратно к Лени. Ровно через год он снова отправился в то прибрежное селение и посватался к учительской дочке. Потом, когда прадед стал слаб на ноги и в море пошел его сын, он отдал сыну на счастье шнурок для часов, сплетенный из волос его матери. А потом сын его сына — мой отец — отправился бороздить моря-океаны, и дедушка подарил этот шнурок ему. Так было во все времена: от отца — к сыну, от сына — к внуку…
Закончив свою повесть, дедушка встал и, ни слова не говоря, ушел в заднюю комнату. Бабушка вздохнула, положила талисман на телевизор и отправилась в кухню заниматься своими делами.
Мати и Засыпайка возились в комнате, а Тупс, в меру своих сил, старался им мешать. Он то и дело оказывался там, где был меньше всего нужен, и отчаянно тявкал. Щенок понимал — происходит что-то страшно любопытное, и боялся, что обойдутся без него.
Когда Мати удалось закрепить штурвал на палке от метлы, а Засыпайке — привязать эту палку к полозьям старой качалки, друзья поудобней в ней устроились и принялись обсуждать, куда держать курс. Двинуться ли с самого начала в Африку смотреть на обезьян или наоборот, в Америку, к индейцам?
Мати хотел в Африку, Засыпайка — в Америку! Чуть не поссорились!
— Мати, к тебе гости! — позвала бабушка из кухни.
Но Мати было не до гостей — ему хотелось в Африку.
В передней посреди лужицы дождевой воды стояла Майли, таллиннская соседка Мати. А рядом, в лужице побольше, стоял ее дядя, лесничий.
— Я везу жену к зубному врачу, — сообщил дядя Яак. — Может, вы пока приглядите за Майли? Она так рвалась сюда, поиграть с Мати.
Пока Майли снимала ботики, стягивала плащ, со двора донесся рокот мотоцикла: это Яак с тетей Тийной поехали к зубному врачу.
Мати, насупившись, топтался в прихожей и изучал две лужи. Почему бы дяде Яаку не захватить к доктору и свою Майли. Вот и плакат в поликлинике ясно и понятно требует, чтобы все проверяли зубы два раза в год! А вдруг у Майли в каком-нибудь зубе дырка! И тогда зуб разболится. И тогда…
Скрепя сердце Мати проводил гостью в гостиную.
— У тебя мировой мотоцикл! — Майли тут же уселась в кресло-качалку и принялась крутить руль.
Мотоцикл! Мати только фыркнул. Рассказывать Майли о предстоящем морском путешествии он считал делом безнадежным. Мотоцикл дяди Яака, верно, был пределом ее воображения. И вообще — что знают девчонки о морских путешествиях! Это занятие только для мужчин!
Качалка вдруг скрипнула и завертелась юлой.
Мати с интересом наблюдал. Но, к его удивлению, Майли и не собиралась визжать или звать на помощь.
— Ой! И Засыпайка здесь! — обрадовалась девочка. — Вот здорово! Давайте кататься на мотоцикле!
— Это не мотоцикл! — раздался голос Засыпайки, — и вот он, повернув шапку задом наперед, уже стоит возле кресла-качалки. — Это красавец-парусник.

Это был белый трехмачтовый красавец. Ветер раздувал его гордые крылья-паруса.
Засыпайка схватил Мати за плечо.
— Да это же тот самый парусник! — прошептал он. — Из шкафа, из бутылки!
— «Морская птица»! — ахнул Мати.
Сомнений не было: именно это название красовалось на носу корабля.
«Морская птица» миновала «Кясму», сделала плавный разворот и остановилась.
На палубе парусника показался дюжий моряк с густой бородой и трубкой в зубах. Он стоял, широко расставив ноги, как все моряки — так легче удержаться на качающейся палубе — и рассматривал в подзорную трубу крошечный «Кясму». Старому морскому волку не доводилось видеть столь странное плавсредство.
— Ах ты, селедка на клотике! — загремел морской волк. — Эй, вы там, под кошачьим флагом, откуда у вашей плоскодонки такое название?
— Это название нашего порта приписки, — смело ответил капитан Мати.
— Кясму?! Так вы из Кясму?! — пророкотал морской волк — его голосище перекрыл бы и самую страшную бурю. — Немедленно ко мне на корабль! Вы будете самыми дорогими гостями шкипера «Морской птицы»!
С бьющимся сердцем самые дорогие гости перебрались по качающемуся трапу на борт парусника. Здесь, рядом со старым моряком, они почувствовали себя такими же крохотными, каким был их «Кясму» рядом с великолепной «Морской птицей». Поджав хвост, тихо ворча, Тупс прижался к ноге Мати и поглядывал исподлобья на громадного человека с незнакомым запахом. Майли на всякий случай тоже попыталась спрятаться за Мати, а Засыпайка, тот и вовсе куда-то запропастился. Похоже, счел за лучшее участвовать в этой исторической встрече невидимым.
— Здравствуй, прапрадедушка! — и Мати протянул ладонь старому моряку. Она утонула в огромной шершавой ручище.
— Прапрадедушка? — задумчиво протянул штурман «Морской птицы». — А поведай-ка, чей же ты сын?
— Моего папу зовут Пеэтер. Он учится в университете на врача, и мама тоже. А живем мы в Таллинне.
— Ты смотри — в самом Таллинне! — удивился старый штурман.

— А папа моего папы кясмуский рыбак Элмар с хутора Кивинеэме.
— Ты смотри — Элмар! Да ведь Элмар мне внук, озорник эдакий! Так Элмар теперь за хозяина… Да-а, летят годы. И где же Элмар нашел себе женушку?
— Бабушку зовут Салме, Салме с маяка.
— Салме с маяка? В мое время смотрителем маяка был Андрус, его еще Андрес-Маячник звали. Верно, теперь припомнил, была у Маячника девчушка Салме. Так, значит, Салме стала твоей бабушкой?
Прапрадед оценивающе посмотрел на своего потомка.
— А тебя как величать?
— Меня — Мати.
— Ты смотри — Мати назвали, — усмехнулся старый моряк. — Я тоже Мати. — Он посопел, пыхнул трубкой и серьезно сказал:
— Это хорошо, что Мати. Очень хорошо. На хуторе Кивинеэме всегда должен играть мальчишка Мати. Тут и Майли отважилась выйти из-за спины Мати. Она сделала книксен и звонким голосом сказала:
— Здравствуйте, меня зовут Майли. Я приехала на лето в Кясму. А мой дядя — Яак с хутора Таммекингу.
— Здравствуй, Майли — прапрадедушка сжал ее ручонку в своих ладонях. — Ух, как давно я не видел девочек.
— Море не место для девчонок! — Мати попытался показать свою осведомленность. Но он просчитался.
— Что за чушь? — загремел штурман «Морской птицы». — Неужто ваши девочки такие хилые, что уже и воды не переносят? А? В наших краях женщины ходили в море наравне с мужчинами. Да они неделями ловили рыбу в Финском заливе, и даже грудных детей с собой брали! И под торговыми парусами сколько портов обошли. А когда мужчины уставали, женщины вели корабль. Так-то вот.
Помню одну молодушку с хутора Лиллесалу — Алиной ее звали — так она наш караван судов провела из Риги в Таллинн. Всю ночь простояла одна за штурвалом — ее длинные волосы серебрились в лунном свете, как у русалки. Недрогнувшей рукой провела корабли среди рифов и мелей.
— Я знаю Алину, — живо сказал Мати. — Это очень древняя старушка. Она ходит к нам в Кивинеэме покупать яйца.
Штурман не ответил. Он засмотрелся на что-то вдали, словно видел там сверкающие в лунном свете волосы молоденькой Алины.
— Вот была красавица! — произнес наконец прапрадедушка. Но тут он вспомнил о гостях.
— У вас же на корабле был еще кто-то — куда он подевался?
Пришлось Засыпайке перевернуть свою волшебную шапку и появиться.
— Ах ты, селедка на клотике! — рассмеялся старый моряк. — Сроду мои глаза такой диковины не видали!
— Знакомьтесь, это мой друг Засыпайка, — Мати был горд, что сумел хоть чем-то удивить прапрадеда.
Тупс решил, что теперь пора и ему познакомиться с громадиной, пахнущей табаком и смолой. Он тявкнул и скромно повилял хвостом.
— Пожалуйте, гости дорогие, спасибо, что вспомнили меня, старого штурмана! — растроганный морской волк вытер огромной ручищей глаза.
Мати стало стыдно. Не хотелось огорчать своего пращура, но не врать же ему!
— Мы и знать не знали, что тебя встретим, — проговорил мальчик в смущении.
— Так, выходит, это слепой случай направил ко мне вашу плоскодонку, — огорчился старик.
— Мы хотели отыскать его дядю, дядю Томаса, — вставила Майли. — Томас позабыл дома талисман. Мы собирались его отдать.
И Майли достала из кармана передника шнурок для часов с подвесками. И то, что последовало за этим, так ошеломило пассажиров кресла-качалки, что они слова сказать не могли.
Штурман «Морской птицы» приподнял кустистые брови и во все глаза уставился на шнурок. Он стоял недвижно, затаив дыхание. Наконец осторожно, как птенчика, разложил талисман на ладони и прижал к своему бородатому лицу.
— Мамины волосы! — шептал он. — Мамины волосы!
— Мы знаем, — закивала Майли. — Дедушка Элмар говорил.
— А теперь дядя Томас забыл свой шнурок… — снова забеспокоился Мати.
— А сын нашел? — заинтересовался предок.
— Нет, у дяди пока нет детей. И жены нет. Дядя Томас положил шнурок в рундучок. Потом дедушка купил новый шкаф, и рундучок отнесли на чердак. А потом дядя Томас ушел на траулере в море и…
— Как называется траулер? — перебил старик.
— «Эрик», — не без гордости ответил Мати, название он помнил прекрасно.
— «Эрик»! — повторил старый морской волк и закричал, размахивая руками: — Да ведь траулер «Эрик» тут неподалеку ловит сардин! Я только что прошел мимо него! Кем же плавает наш парень?
— Дядя Томас — штурман.
— Ишь ты какой — прямо-таки штурман! — пращур был вполне доволен правнуком.
— Дядя Томас окончил мореходное училище, — добавил Мати.
— Мы должны передать ему талисман! — напомнила Майли.
— Смотрите, — старый моряк указал на темную точку, едва видневшуюся на горизонте. — Вон он, «Эрик»!
— Как же быть? — забеспокоился Мати.
— Все очень просто! — уверенно сказал Засыпайка. — Ты, Мати, единственный знаешь, как выглядит дядя Томас…
— Я тоже немножко его знаю, — влезла Майли.
— Немножко — это слишком мало! — заметил Засыпайка. — Надо без всяких разговоров отыскать дядю Томаса. И справятся с этим только Мати и Тупс.
— Тупс в глаза не видел дядю Томаса! — обиделась Майли.
— Зато у него нюх, — многозначительно заметил Засыпайка.
— Это верно, — подтвердил Тупс, на глазах раздуваясь от собственной значимости. — У меня сверхтонкий нюх!
— Тупс найдет дядю Томаса по запаху, — продолжил Засыпайка и дал щенку обнюхать талисман. — Нюхай, Тупс! Талисман долгое время был в кармане у дяди Томаса.
Тупс тщательно обнюхал шнурок.
— А ты, Мати, возьмешь мою шапку, невидимкой пройдешь по судну и незаметно положишь талисман в карман дяде Томасу.
И Мати надел волшебную шапку.

Невидимый Мати стоял на палубе траулера. И не мог понять, как сюда попал. Помнил только, что натянул волшебную шапку и что прапрадедушка с Майли, увидев Засыпайку без шапки, тут же уснули. Потом у него зашумело в ушах, замелькало перед глазами и на тебе! — он стоит на борту большущего судна, изо всех сил прижимая к груди Тупса.
Невидимый щенок лизнул невидимого хозяина в невидимую щеку. Этот знак преданности утешил и приободрил Мати, потому что — если честно — на громадном корабле Мати чувствовал себя совсем маленьким и беспомощным. Как ребенок, заблудившийся в незнакомом городе. К тому же в сердце мальчика закралось крохотное подозрение — уж не заколдован ли траулер «Эрик»?! — ни одной живой души не видно.
И все же какие-то звуки говорили о том, что работа идет полным ходом: гудели моторы, лязгали цепи кранов, поскрипывали лебедки. Мати опустил Тупса на палубу и пошел на звуки. Какое-то время он двигался вдоль высокого белого строения, похожего на многоэтажный дом с круглыми окошками. Он посмотрел вверх и увидел висящие над головой три белые лодки, по борту которых большими буквами шла надпись «Эрик». Наверное, это были спасательные шлюпки.
В конце концов он вышел на корму, и сердце его заколотилось. Но нет — дяди Томаса среди людей на корме не было.
Мати понаблюдал, как мощный кран втянул на палубу набитую рыбой сеть. Рыба исчезала в трюме, будто в огромном животе корабля.
— Нам надо разыскать дядю Томаса! — напомнил Тупс.
— И разыщем! — уверенно сказал Мати.
— Смотрите, собака! — крикнул человек, стоявший возле трюмного люка.
Мати сгреб Тупса в охапку — только его и видели!
— Померещилось! — засмеялся другой моряк.
— Это он по своей Джеки заскучал! — крикнул третий.
Невидимый Мати шмыгнул в какую-то белую дверь. А теперь куда? Длинный, полутемный коридор, и в обоих его концах под потолком горят электрические лампочки.
— Ищи, Тупс, ищи!
Наконец-то. Спрыгнув, Тупс радостно залаял, принюхался тут, там и косматым вихрем помчался по коридору. Мати тоже пришлось припустить, чтобы не отстать от друга. Они неслись по нескончаемо длинным переходам, поднимались и спускались по тесным лесенкам, заглянули в салон и столовую и, наконец, опять очутились на открытой палубе, теперь на самой верхней. Далеко внизу море катило свои волны.
Но Тупс не дал хозяину полюбоваться размерами судна. Пес подлетел к белой железной двери, стал скрести ее лапами и залился сумасшедшим лаем. Едва Мати успел подхватить Тупса на руки, дверь открылась, и выглянул не кто иной, как дядя Томас. Пока дядя Томас удивленно озирался — кто это здесь гавкает? — невидимые гости проскользнули в штурманскую рубку.
Ох, до чего тут было интересно! Похоже на кабину водителя автобуса, но места гораздо больше. В окне передней стенки плескалось море. Под окном — длинный пульт управления с блестящими кнопками и стрелками. А в самой середине рубки — здоровенный штурвал! По обе стороны от него стояла какие-то сложные аппараты — уже потом дедушка рассказал о них Мати. Похожий на будильник — это компас, который показывает стороны света и направление движения судна. А экран вроде телевизора, по которому бежали зигзаги, — это эхолот, или, как сказал дедушка, глаза и уши траулера. Он нужен для разведки — показывает, как движется в море косяк рыбы.
Неизвестно, сколько еще стоял бы Мати, рассматривая рубку, не цапни Тупс хозяина за ухо. Песика нисколько не интересовала машинерия, он не понимал, отчего медлит Мати. Надо же выполнить задание — а потом глазей, сколько душе угодно!
И вот Мати опустил шнурок, приносящий счастье, в карман штурмана. Теперь ему надо было три раза повернуться на левой пятке, чтобы попасть обратно на «Морскую птицу», а он все тянул — хотел увидеть, что будет дальше.
Вполне возможно, ничего особенного и не случилось бы, но дядя Томас вдруг расчихался. Он полез в карман и вместе с платком достал шнурок.
Ну и чудеса! Томас уставился на талисман, как на привидение, пощупал, повертел его. Никаких сомнений — шнурок для часов, тот самый! Мати едва успел отскочить — так круто повернулся Томас и схватил трубку телефона, висевшего на задней стенке рубки.
— Тийт, это ты? — крикнул штурман в трубку.
— Это Томас. Мне бы радиограмму домой отправить, чтобы старики не волновались. Да, адрес прежний. Пиши: «Все в порядке. Шнурок для часов оказался при мне. Приветствую. Томас». Точно. Будь здоров!
Озорник Мати не утерпел и, пока дядя Томас говорил по телефону, нарисовал на листке блокнота человечка с собакой и печатными буквами вывел:
ПРИВЕТ АТ МАТИ И ТУПСА.

Он трижды ударил своим трезубцем о палубу, и тут, откуда ни возьмись, появилось огромное деревянное корыто, до краев наполненное водой.
— Сейчас начнется обряд крещения, — тихо объяснил предок.
— Но у меня уже есть имя, — сказал Засыпайка. Ему это переполненное корыто не понравилось. А круглое бревно, положенное поверх бадьи, нагоняло на него страх.
— Конечно, конечно, — успокоил Засыпайку прапрадедушка. — Однако Нептун должен окрестить каждого юного морехода, впервые пересекающего экватор. Только после этого он станет настоящим моряком.
Владыка морей откашлялся — словно гром ударил средь бела дня.
— Теперь тихо, — скомандовал прапрадед. — Нептун будет речь держать.
— Гром небесный, ветра посвист! — загремел владыка морей. Его мохнатые брови поднимались и опускались в такт речи, а золотые рыбки, которые резвились в бороде, замерли с открытыми ртами, чтобы не пропустить ни одного словечка своего повелителя.
Гром небесный, ветра посвист!
Буря в море, волны пляшут.
Гром небесный, ветра посвист!
Слушай заповедь нашу!
Тринадцать и пятница —
Два срока заклятые —
Несчастье приносят во все времена.
Смотри, будешь каяться,
Коль в море окажешься —
Корабль, точно щепку, закрутит волна.
Крысы сухопутные,
Сони непробудные,
Никогда на море вам не бывать!
Вон оно ревет,
словно бегемот,
так что стынет в жилах кровь и не
сдо-бро-вать!
Да-да! Вода хоть и мокрая, но настоящий моряк из любой переделки выйдет сухим.
И ссорам — раздорам
не место на море.
Мы их с корабля побросаем долой.
Нам дружба подмогой
на трудной дороге.
Нам солнце — попутчик, звезда — рулевой.
Капитан на корабле,
как учитель на земле.
Слово капитана на море — закон.
До небес он вознесет
и в лепешку он сотрет.
В море правда и добро, и судьба — все он.
Гром небесный, ветра посвист!
Буря в море, волны пляшут.
Гром небесный, ветра посвист!
Слушай заповедь пашу!
Повелитель вод умолк. Золотые рыбки у него в бороде позакрывали рты и встопорщили плавника. Неподвижные глазки уставились на команду «Кясму».
— Мати из Кивинеэме младший! — вызвал Нептун.
— Иди, сядь на бревно! — шепотом подсказал прапрадедушка.
Мати влез на бревно, лежавшее поперек корыта. Оно оказалось мокрым и скользким, и Мати стоило немалых усилий, чтобы удержаться на нем.
— Какую бороду будешь брить — белую или коричневую? — спросил Нептун.

— Белую, — наугад ответил Мати.
Владыка ударил трезубцем о палубу, и перед ним возникла русалка.
Русалка стояла, опираясь на мощный рыбий хвост. Длинные зеленые волосы облепили ее мокрое тело. В одной руке у нее была розоватая раковина, в другой — большая кисточка из водорослей.
Русалка окунула кисточку в морскую раковину и размазала по щекам Мати какую-то беловатую пену. Мальчик украдкой лизнул ее языком — вкусно, прямо как взбитые сливки!
— Смело брей бороду! — наставлял прапрадед.
Мати облизал все сливки, до которых мог дотянуться языком. Потом стал помогать себе пальцами, потерял равновесие и плюхнулся в воду.
— Порядок, — произнес Нептун, когда мальчик, с которого лило ручьем, выбрался из корыта.
— Капитан Мати из Кивинеэме, младший, посвящен в моряки. Теперь очередь штурмана.
— Нет-нет, — струхнул Засыпайка. — Я уступаю свою очередь даме!
— Вежливость украшает моряка! — похвалил его бог морей. Он раскрыл свой регистр и трубным голосом прочел:
— Майли из Таммекингу, кок!
Майли живехонько влезла на бревно.
— Какую бороду будешь брить — белую или коричневую? — спросил Нептун. Майли выбрала коричневую.
Русалка обмакнула кисть и намазала Майли подбородок и щеки коричневой пеной.
Майли высунула язык во всю длину и попробовала — это был шоколад! Но раньше, чем слизать весь шоколад, Майли захотела посмотреть — какова она с бородой. Она наклонилась, чтобы увидеть в воде свое отражение, заскользила по бревну вперед и — бултыхнулась в воду.
— Порядок, — произнес Нептун, когда мокрющая Майли оказалась на палубе. — Корабельный кок Майли из Таммекингу посвящена в моряки. Теперь очередь за штурманом.
— С нашим удовольствием! — воскликнул Засыпайка, низко поклонился и сорвал с головы волшебную шапку.
И вся компания моментально уснула. Владыка морей спал стоя, опираясь на золотой трезубец. Русалка свернулась в клубочек, положив голову на хвост, как на подушку. Штурман «Морской птицы» привалился спиной к крестильной купели, у него на руках спали Мати, Майли и Тупс.
Засыпайка с удовольствием посмотрел на дело своих рук и принялся за лакомство. Перво-наперво попробовал взбитые сливки из морской раковины и заел их шоколадом. 

Первое, что сделал Мати, проснувшись утром, — выглянул в окно: на месте ли море? Ведь сказала же бабушка Салме: «Раз море уходит, жди вёдра». Вёдро — это теплая, сухая погода. А сейчас хорошая погода нужна была Мати позарез. Из-за его друга Засыпайки. Ему очень хотелось облазить весь поселок Кясму, а делать а это под дождей — никакого удовольствия, да и если честно, то гулять под дождем Мати не разрешалось.
Так вот, Мати выглянул в окно. За кустом сирени синело море. Оно и не думало исчезать. Мати чуть было не обиделся, но тут заметил, что море сверкает и лучится как-то по-особенному. Он соскочил с кровати — и бегом во двор.
Весь мир был залит солнцем! Наконец-то!
Мати отворил калитку и оторопел: прямо перед ним, в ромашках и тростнике, паслось огромное стадо овец! Их было так много, что Мати даже в голову не пришло посчитать. Откуда они взялась? У бабушки было всего-то три овечки и пара ягнят. А тут серые овцы заполонили весь берег. Одни пощипывали траву, другие полеживали себе на белом песочке, а самые смелые забрели довольно далеко в море, так что из воды виднелись только их круглые спины.
— Бяша, бяша, бяша! — позвал Мати.
Овца, щипавшая траву под кустом шиповника, подняла голову, посмотрела на него водянисто-серыми глазами и что-то проблеяла в ответ. Должно быть, сказала: «Доброе утро! Сегодня прекрасная погода, не правда ли?!» Мати погладил кудрявую, мягкую овечью шубку.
Зато другая овца не обращала на Мати никакого внимания. Она развалилась у самой кромки воды — половина на песке, половина в воде. Волны окатывали ее спину.
Мати вытянул руку — погладить и эту, но сразу же отдернул: спина была твердокаменная и холодная! Вовсе это не овца, а большой серый валун. Мати огляделся: овцы и береговые камни перемешались, попробуй отличи. Те, что ели, надо думать, были овцы, а другие, неподвижные, — верно, валуны. Мати присел на камень поменьше. Но тот задвигался, поднял голову и сказал: «Бе-э!»
— Доброе утро, ваше городское величество! — послышался сзади веселый бабушкин голос. Она стояла у калитки, а лицо ее сияло.
— Бабушка, на берегу куча овец, — растерянно произнес Мати.
— Не больше вчерашнего — три овцы и два ягненка, ровно пять. А все остальные — валуны.
Мати уставился на нее круглыми от изумления глазами.
— Столько камней! Как она сюда попали за одну ночь?
— Валуны были здесь всегда, — ответила бабушка, — но когда вода в море поднимается, она их закрывает. Тогда идут дожди. А когда море уходит, камни появляются, и наступает теплая погода.
Это объяснение Мати понравилось, берег и правда сегодня был куда просторней, чем раньше, а камней появилось — прямо как грибов после теплого дождя. Еще больше их было в воде у берега. Море убежало далеко — значит, будет тепло и сухо!
Бабушка подошла к овечке, похлопала ее по спине, дала кусок хлеба и надела ей на шею веревку.
— Бабушка, куда ты ее ведешь? — встревожился Мати.
— Сегодня будем их стричь, — сказала бабушка и повела овцу на скотный двор. Остальные овечки перестали есть, забеспокоились и, толкаясь, побежали за подругой.
— Стойте, стойте! Куда понеслись! — осадила их бабушка и закрыла калитку. — Подождите, погуляйте пока по бережку. У нас в парикмахерской очередь.
На дворе появился дед — пришел помочь бабуле. Он уложил овцу на бок и связал ей ноги.
— Тихо, тихо, — уговаривал он овечку. — Никто тебя не обидит! — Дед сел на траву. Большими руками он поддерживал овечью голову.
Овца таращила глаза и тяжело дышала.
— Она же боится, — посочувствовал ей Мати: он по себе знал, что стрижка — занятие довольно противное.
— Малышка — ей всего пять месяцев, — объяснила бабушка. — Еще ни разу не видала, как их тут чекрыжат. — С ножницами в руках она опустилась на колени рядом с овцой.
— Бороденку долой! — весело скомандовал дед.
Бабушка начала с шеи. Осторожно срезала один завиток за другим. Ножницы проворно щелкали, а бабуля тем временем говорила:
— Мягче ягнячьей шерсти нет. В старину, когда шерсть чесали и пряли дома, из нее делали кофточки и носочки малышне. А теперь на фабрике все в одну кучу валят. Несешь шерсть — получаешь взамен пряжу. И знать не знаешь, с чьей овцы.
Стриженая овечка выглядела чудно, будто девушка с белой лебединой шеей и в толстой серой шубе.
Овца подняла голову и заглянула Салме в глаза — может, хватит?

— Потерпи еще немного! — успокоила ее бабуля и принялась стричь широкую спину. Крупные клочья ложились на траву пышным мягким ворохом.
— Вообще-то овец перед стрижкой моют, — продолжала бабушка, — но я боюсь. Море еще холодное. Вдруг простынут. Лучше положу шерсть в ванну, да отнесу к морю, там с порошком и отмою.
Мати следил, как постепенно овца скидывала шубу. Она становилась белой, как свежевыпавший снег — только кончики ушей серые да серое пятно на морде.
— Хвост не забудь! — заметил дедушка. — А то будет как у лисы.
Чик-чикнули ножницы, и от пышного хвоста остался тонюсенький обглодыш.
— Овца — животное нетребовательное, — бабушка все нахваливала своих подопечных. — Там, где коровы ничего не найдут, овечка всегда отыщет, чем поживиться.
И вот дело сделано. Растерянная овца стояла, не смея двинуться с места, тощая, жалкая — сама на себя не похожая.
— Вот и все, — засмеялся дед, — следующий!
Бабушка отвела стриженую овечку на берег, к остальным, и надела веревку на шею большой овце. Но вместо того, чтобы сразу пойти обратно, она загляделась на извилистую линию берега.
— Что ты там увидела? — полюбопытствовал Мати.
— Да вот смотрю: у Алины уж который день труба не дымит. Что там стряслось? Сходи-ка ты к ней в Лиллесалу — вдруг она захворала.
— Прямо сейчас? — с затаенной радостью спросил мальчик.
— Сначала переоденься и поешь хлеба с молоком. Ты же еще не завтракал.
Мати на скорую руку проглотил в кухне бутерброд, запил его молоком, надел чистую рубашку, новые носки и тенниски. Потом вспомнил о расческе — это случалось не часто! — и, пригладив волосы, выскочил во двор.
Дед с бабулей продолжали стрижку. Мати остановился и глубоко вздохнул. Скотный двор пестрел ромашками. Терпко пахли их желтые пуговки. Теплый цветочный аромат сливался с духовитым дыханием моря и рыбацких сетей. А тут еще порыв ветра донес с берега нежный запах шиповника. Ромашки, и море, и рыбачьи сети, и шиповник — все это вместе — запахи Кивинеэме, летнего Кясмуского дома.
— Тупс, пошли! — позвал Мати.
Двигаясь вдоль береговой тропы, он перескакивал с камня на камень, стараясь сегодня прыгнуть дальше, чем вчера. Тупс прыгал наперегонки с хозяином. Так, что ни день, они ставили новые рекорды.
Вдруг Мати замер. Его внимание привлек большой чайкин камень, лежавший в море неподалеку от берега. Всего несколько дней назад они с Засыпайкой удивлялись, до чего терпеливо сидит мама-чайка на своем каменном гнезде, а сегодня Мати заметил на большом камне два крохотных серых колючка. Неужели птенцы? Их надо срочно показать Засыпайке! А кстати, куда он пропал?
— А никуда! — раздался обиженный голос. С шуршанием раздвинулся тростник меж камней, и вот Засыпайка уже стоял перед мальчиком.
— Ты за все утро ни разу обо мне не вспомнил! Дурацкая овца тебе важнее друга… И вообще — у меня ноги насквозь промокли. Так и насморк можно подхватить! — И Засыпайка расплакался.
Только этого не хватало! У Мати даже в мыслях не было огорчать друга. Но что правда, то правда: пока он смотрел, как стригут овец, Засыпайка совсем вылетел у него из головы.
— Как же ты промочил ноги? — забеспокоился Мати.
— Свалился в воду, — Засыпайка все еще дулся. — Полез на камень — посмотреть, вылупились ли птенцы, поскользнулся и полетел в воду. У вас тут вообще, куда ни пойди — одна вода. В городе гораздо лучше.
У Мати сердце екнуло — не собирается ли Засыпайка бросить его? Он сел на камень, стянул тенниски, носки:
— Живо обувайся! Согреешься!
Засыпайка оттаял.
— Ты куда собрался? — спросил он, завязывая тенниски.
— Бабушка велела посмотреть, почему у Алины труба не дымит. Вдруг она заболела.
— Та самая Алина, что вела корабль?
— Та самая.
— Пошли! — сказал Засыпайка.
Домик Алины притулился под старой раскидистой березой. Домишко желтый, крыша зеленая. Из кухонной двери вырвалось облачко пара, и в нос ударил запах уксуса. Алина стояла у плиты и длинной палкой помешивала пенящееся в котле синее варево.
— Бабушка велела посмотреть, отчего у тебя труба не дымит, — сообщил Мати.
— Есть еще добрые люди на свете! — вздохнула Алина. — Зимой, да, случилось как-то раз, что я слегла, и ни рукой, ни ногой не могла двинуть. Пришли деревенские посмотреть — отчего это моя труба не дымит и плита не топится. Не испустила ли дух Алина? Дров натаскали, плиту растопили. Вот оно как. А ты отправляйся и скажи бабушке, что теперь, пока лето и тепло, труба моя небо коптить не будет. Потому что — видишь — я электрическую плиту купила.
Мати любовался новехонькой электроплитой, а сам воображал белую струйку дыма над зеленой крышей. Длинный шлейф превратился в светлые волосы, а дом — в корабль. Мальчик глядел на хлопочущую у плиты старую женщину и пытался представить, как юная Алина в лунном свете стоит у штурвала и ведет караван судов в родную гавань.
— Алина, а правда, что ты водила корабли?
— Приходилось, — кивнула Алина, помешивая варево.
Улыбнулась сама себе и добавила:
— Было бы мне шестнадцать, а не шестьдесят один, я бы опять, не раздумывая, пошла в море. Море — это моя жизнь, а корабль — моя мечта.
Алина умолкла и засмотрелась на свой котел, будто видела в нем не отдававшее уксусом варево, а бескрайнее синее морс.
— Что это ты варишь? — спросил Мати.
— Шерсть крашу. — Алина выудила моток ниток, внимательно его осмотрела и снова опустила в краску. — Васильковая получится, на загляденье! Эту краску я в магазине купила. Вообще-то я крашу травками, растениями, как матери наши делали. Природные краски, они получше будут, понежнее. Из березовых листьев красивый зеленый получается, из ольховой коры — желтый, а из сосновой — коричневый.
— А что ты с нитками будешь делать?

— Ковер буду ткать.
— Такой? — Мати погладил ногой полосатый сине-серо-желтый половичок на кухонном полу.
— Это лоскутный. А я хочу сделать шерстяной, на стену, — Хозяйка помолчала и добавила: — раньше, когда еще отец с матерью были живы, а я бегала с длинными косами, здесь, в нашей бухте, всегда зимовало с полсотни кораблей. Голые мачты торчали, как спички. Но весной лед таял, море опять вскрывалось, и наступал день, когда все корабли поднимали паруса. Вот была красота — словами не расскажешь.
Мати от всей души пожалел Алину.
— Зато теперь ты делаешь чудные ковры, — сказал мальчик, чтобы хоть чуть-чуть утешить ее. — У нас в Кивинеэме два твоих ковра, и у тебя в комнате на полу такие коврики — глаз не отвести.
— Я задумала сделать особенный ковер: на нем будет весна, будут паруса и…
Алина запнулась на полуслове с открытым ртом и изо всех сил зажмурила глаза. Потом закрыла рот и открыла глаза: не обманывает ли ее зрение?
Нет! Все так и есть: тенниски Мати разгуливали по кухне сами по себе! Синие тенниски с белым рантом прошествовали мимо плиты к двери. Дверь сама собой отворилась, и тенниски, переступив порог, направились в комнату. Тупс с любопытством шел за ними следом.
— Мати, твои тенниски! — к Алине вернулся дар речи. — Твои тенниски…
Но Мати уже вскочил в комнату и закрыл за собой дверь.
— Тенниски видны! — зловеще прошептал он.
— Не может быть! — Засыпайка в сомнении повернул шапку козырьком назад.
— Сам посмотри!
Засыпайка надел волшебную шапку правильно и исчез. Он проверил себя: пошевелил руками, но не увидел их. Ног тоже нет. Ничего не видно. А тенниски нахально торчали посреди пола, словно и не были сейчас надеты на ноги невидимого Засыпайка. Что бы это значило?
Когда Алина вошла в комнату, Мати как раз надевал свои тенниски.
— Ох, уж этот Тупс, — притворно досадуя, произнес он. — Ему, видите ли, тапки мои погрызть захотелось!
— Это Тупс их притащил? — с сомнением спросила Алина.
Тупс возмущенно залаял.
— Мои нитки! — вспомнила Алина и кинулась в кухню к красильному чану.
— В жизни не грыз тенниски, — заявил обиженный Тупс. — Терпеть не могу резину!
— Резиновые подошвы! — протянул огорошенный Засыпайка, став видимым. — Ну, конечно! Как я сразу не догадался на резину волшебная сила моей шапки не действует!
— И сразу на меня все сваливать! — огрызнулся Тупс, продолжая подвывать и тявкать.
— Дурья башка! — взорвался Мати. — Что же, по-твоему, надо было рассказать ей про Засыпайку?
— А почему бы и нет? — щенок чуть присмирел. — Она человек понятливый.
— Очень даже понятливый! — произнес кто-то тоненьким голоском.
КТО?
Засыпайка вопросительно взглянул на Мати. Мати — на Тупса.
Тупс принялся обнюхивать комнату, обошел кресло-качалку и встал перед круглой корзинкой, в которой Алина держала шерсть. Щенок с урчанием косился на большие желтые, красные, зеленые и лиловые клубки. Особенно опасными казались ему тонкие вязальные спицы, которые шипами торчали из начатой рукавички.
Тупс предостерегающе зарычал.
Желтый клубок шевельнулся.
Тупс чуть отступил, сердито замахал хвостом и зарычал громче.
Клубку это не понравилось. Раз! — он выпрыгнул из корзины и укатился под кресло-качалку.
Засыпайка для порядка оглядел комнату: на полу — желто-коричневый полосатый ковер, на кровати — покрывало с вышитыми растениями и птицами. На книжной полке под окном — белая морская раковина гигантского размера. На стене картина — трехмачтовый парусник. И — ни души. Неужели тоненький голосок раздавался из клубка? Засыпайка соединил концы указательных пальцев и пробормотал:
Трипс, трапс, трулль

Восемь дырок,
Пять кастрюль!
И тут клубок завертелся волчком! Закрутился быстро-быстро и превратился в желтое пятно, потом в желтое облако.
Глядь! — под креслом-качалкой лежит на животе бабулька в полосатой юбчонке.
— Ай-ай-ай! — запричитала она и потерла макушку, которую украшал чепчик с кружевной каймой.
— Что с тобой? — участливо спросил Мати.
— Бесстыжий мальчишка! — фыркнула бабка. — Качалка огрела меня по голове, а он еще спрашивает, что со мной.
Но Мати уже и сам догадался, что произошло. Старушка, явившись из клубка, не уместилась под качалкой в полный рост. Она ударилась головой о сиденье кресла и растянулась.
— Как тебя зовут? — заносчиво спросил Засыпайка. В жизни он не видел, чтобы кто-то рождался из клубка шерсти. Внезапное появление и исчезновение он считал только своей привилегией.
— Я — Тинка-Шерстинка, — сказала бабулька, выбираясь из-мод кресла-качалки. Она стояла перед Засыпайкой — толстенькая, с круглыми щечками: точь-в-точь кукла в народном костюме. — А вы кто такие? И что вам от меня надо?
Но в это самое время открылась дверь, и в комнату вошла Алина. Засыпайка повернул шапку в нормальное положение и исчез. А Тинка-Шерстинка опять обернулась желтым клубком и юркнула в корзину.
— Сняла чан с плиты, — сказала хозяйка. — Теперь пусть остынет. А мы тем временем сходим в магазин. Хлеб нужно купить, да и конфеты нам тоже не помешают, как ты думаешь?
А что тут думать. Мати конфеты никогда не мешали.

— А где мое кресло-качалка? А где моя корзинка? — захныкала она. — И куда это я попала?
— В сад на хуторе Кивинеэме, — учтиво объяснил Мати.
— Это другой конец света? — перепугалась Тинка-Шерстинка.
— Да нет! Ты все там же, в Кясму, только в другой семье, — рассмеялся Мати.
— А как я сюда попала?
— Это я тебя вызвал, — сказал Засыпайка.
— Потому что я захотела на тебя посмотреть, — добавила Майли.
— Да кто вы такие? И чего вам от меня надо? — рассердилась Шерстинка.
— Я хотела с тобой познакомиться, — повторила Майли.
— Не могу я тыщу дел сразу делать! У меня вон еще варежки не довязаны, — проворчала бабулька и быстро задвигала спицами, на которых висела почти готовая пестрая рукавичка.
— Какая красивая! — похвалил ее Мати, чтобы хоть немного смягчить Тинку-Шерстинку.
И правда, гостья оттаяла.
— Этот узор называют мушками, — объяснила она уже намного любезней.
— В самом деле похоже на муху! — удивилась Майли.
— Разумеется, похоже, еще бы не быть похожей! — Шерстинка вдруг стала необыкновенно словоохотливой. Видно, намолчалась в своей корзинке и теперь обрадовалась неожиданным собеседникам. Спицы замелькали еще быстрее, и вдогонку им пустился рассказ Шерстинки.
— «Мушки», они непременно мушки и будут. А скажем, узор снежинками — это, понятно, снежинки, а бывают еще лепестки — только глянь на яблоневый цвет… Ай! Что это? — Шерстинка смахнула со своего носа-бульбочки крупную каплю дождя и укоризненно взглянула на ребят. — Зачем вы брызгаетесь? Неужто в ваших краях не умеют вежливо обходиться с гостями?
— Да это с неба вода, — оправдывался Мати. — Дождь пошел.
— Кто, кто пошел? — недоверчиво переспросила Тинка-Шерстинка.
— Дождь пошел, — повторил Мати. — Иди сюда, в нашу крепость, тут не замочит.
Мати протянул Шерстинке руку, а Майли поддержала ее сзади.
И вот все четверо сидят на большом камне-крепости под старой черемухой и смотрят на море. Ливень заставил море закипеть, оно вспенилось миллионами пузырьков, а порыв ветра взметнул водяную пыль, словно пар над котлом.
— Выходит, ты никогда не видела дождя? — удивилась Майли.
— Только в окно, — призналась Тинка-Шерстинка. И смущенно добавила: — это мое первое путешествие за границу.
— Значит, ты нигде, кроме дома, не была? — оторопел Мати.
— Ну да! — подтвердила Тинка-Шерстинка даже с гордостью.
— Не жизнь, а скукотища! — выпалила Майли.
— Скукотища? Это у меня-то скукотища? — повторила крохотная бабулька, всплеснув руками. — Глупенькие! Да когда же скучать, если я завалена работой!
— Тоже мне, трудяга! — вставил Засыпайка, который до поры до времени молчал и пристально вглядывался в необычную гостью. Он не знал, что и подумать. Вообще-то Засыпайка был доволен, что смог вызвать сюда это чудо-юдо — так он назвал про себя Шерстинку. И все же это странное создание не давало ему покоя — только и знает хвастать, строит из себя невесть что.
— Знаю я, что ты обо мне думаешь! — выпалила Тинка-Шерстинка, сверля Засыпайку колючим взглядом.
— Ну-ну, и что же я думаю? — Засыпайка уже пожалел о своей горячности.
— Думаешь, до чего хвастливая бабка! Говорить мастерица, а дела боится!
У Засыпайки от изумления дух захватило. Вот так история! Это чудо-юдо еще и мысли читает!
Мати понял, что назревает ссора и нельзя дать ей разгореться.
— Шерстинка, расскажи нам, пожалуйста, про свою работу, — попросил он.
— Я заплетаю в узор секреты, — прошептала Шерстинка.
— Да где тебе взять эти секреты? — Засыпайка прямо кипел от зависти. — Ты в жизни-то ничего не смыслишь!
— Секреты ко мне сами приходят, — усмехнулась Шерстинка, позвякивая спицами. — Завихрится ветер вокруг дома, в трубе погудит — принесет вести с островов, из заморских стран. Кот домой заявится — непременно какую-нибудь историю на хвосте притащит. Сядет рядом, помурлычет, с клубком поиграет, а ниточка все тянется — вот сказка-то и сказывается. Да-да. Сказка сказывается. А я все слушаю да помечаю.
— Как это помечаешь? — переспросил Мати.
— Секретными знаками. Только секретными, — проворковала Шерстинка.
— Ты пишешь книгу? — почтительно спросила Майли. Теперь она всерьез зауважала старушку.
— Не книгу, а узоры, — ответила Шерстинка, усердно шевеля спицами. Она приподняла голову, увидела круглые от удивления детские глаза, удовлетворенно усмехнулась и продолжила:
— Пословица говорит: «Дело мастера боится». Да только это еще не все. Да-да. Вот Алина ковер на станке ткет или спицами постукивает — варежки вяжет. И считает, что рисунок для ковра или узор для варежки сама сочиняет. И пусть себе думает! На самом-то деле я вожу ее рукой, я подаю ей нужную нитку и подбираю цвета. Потом приходят люди, смотрят, хвалят — какой замечательный рисунок! А прочесть его не могут! И не подозревают даже, какие удивительные истории и тайны хранят старые покрывала, санные полости и даже новехонькие детские рукавички.
— Значит, ты умеешь колдовать, совсем как наш Засыпайка? — воскликнул Мати и похлопал друга по плечу. Тот на глазах повеселел. Тинка-Шерстинка исподлобья глянула на Засыпайку.
— Он умеет вызывать сны?
— Еще как, — заверил Мати.
— Но ведь это только когда спишь! — отрезала Шерстинка. — А днем какой от него толк?
— Как это?! — Засыпайка даже запыхтел от возмущения. — Я и днем могу чудеса творить!
— Покажи! — потребовала Шерстинка.
Засыпайка отвернулся — его искусство не для чужих глаз и ушей! — и начал ворожить.
Глядь — прямо к ногам сидящих на валуне опустилось узорчатое шерстяное покрывало, такое яркое — глаз не оторвать.
— Моя санная полость, — спокойно обронила Шерстинка, как будто падающие с неба покрывала были самым обычным делом на свете. — Теперь оно висит у Алины в задней комнате на стене, потому что на санях никто больше не ездит. На автобусах раскатывают да на машинах. А раньше на каждом хуторе должна была быть своя санная полость, да поярче, да получше, чем у других. Одно удовольствие было смотреть, как летел по снежной дороге санный поезд!
— И в нее тоже вплетены тайны? — полюбопытствовала Майли, разглядывая пестрый узор санной полости.
— А то как же! — усмехнулась Тинка-Шерстинка.
По темно-красному фону, к середке он переходил в каштановый, было разбросало множество причудливых узоров.
— Это цветы! — показала Майли на разноцветные крестики и звездочки, бегущие по коричневой кайме покрывала.
— Мимо! — засмеялась Шерстинка. — Снежинки это.
— Тут сани, да? — Мати ткнул в желтоватый прямоугольник в углу покрывала с двумя сидящими фигурками.
— Мимо! — торжествовала Шерстинка. — Это лодка.
— А это солнце! — решила Майли, глядя на яркую зеленую звезду в центре покрывала.
— Мимо! — воскликнула Шерстинка. — Это луна.

— Ну уж это точно рыба! — решился, наконец, вставить словечко и Засыпайка, потому что тут сомнений быть не могло: чем еще может быть это голубовато-серое, с белыми плавниками, определенно, рыба!
— Рыба! Ой, рыба! — захлебнулась Шерстинка. Она прямо задыхалась от смеха. — Да ведь это жеребенок!
— Как это! — обиделся Засыпайка. — Жеребенок, вон он, голубенький, посреди ковра. А это — рыба!
— Это тот же жеребенок, — лукаво сказала Шерстинка.
— Ладно, — Мати устал гадать. — Засыпайка наколдовал ковер. А ты расскажи нам, какой в нем секрет!
— Будь по-твоему, — милостиво согласилась Тинка-Шерстинка. И вот что она поведала под перезвон спиц.
— Немало дней, грозовых и лучезарных, тихих и ненастных, прошло с тех пор, как поселился на этом берегу Яан. Много цветов росло вокруг его дома от них и пошло название хутора Лиллесалу — Цветочная роща. Яан с хутора Лиллесалу был отменный рыбак. Ни разу без улова не возвращался. И сына рыбачить научил.
В старину теплыми да темными осенними вечерами рыбу ловили на огонь. Укрепят на носу лодки железный прут, привяжут к нему хворостину и зажгут. Заполыхает над чернеющей водой огненный язык, рыба на свет так и лезет. Глазеет на огонь, точно заколдованная. Тут ее только успевай вытаскивать.
Как-то раз Яан со своим сыном отправился ночью в бухту, зажег огонь и знай себе таскает рыбу в лодку. Вдруг чует: попался в сети улов огромный, да тяжелый, и не вытянешь.
— Выгребу, — думает Яан — к дому, там рыбу вместе с сетью во двор затяну. Стал он к берегу грести. Гребет, гребет, и все ни с места. Лодка кругами ходит, а вперед — ни на волос.
— Дело нечистое! — струхнул Яан.
И слышит он звонкий женский голос:
— Рыбак, а рыбак, отдай моего жеребеночка!
А кто говорит — не понять. Яан еще пуще на весла налег Лодка что твой волчок вертится — и ни на скользок вперед! Снова голос его окликает:
— Рыбак, а рыбак, отдай моего жеребеночка!
Только нет нигде жеребенка. Одна лишь огромная сине-серая рыба с белыми плавниками бьется в неводе.
А как услышал Яан в третий раз:
— Рыбак, отдай моего жеребеночка! — понял он — то сама хозяйка моря его окликает. Вспорол Яан сеть и выпустил серо-голубую рыбину. Та заржала и, ударив хвостом, ушла в пучину.
С той поры Яан больше в море с огнем не хаживал, а теперь рыбачить с огнем и вовсе запрещено.
Настала зима. Замерзло море. Но народ наш без рыбы не остался. Начался подледный лов.
Как-то раз Яан с сыном тоже отправились на залив, сделали прорубь и поставили сеть. Тут хозяйка моря из себя вышла: и подо льдом поморяне не дают ее стаду покоя. Как бабахнет снизу, со дна морского, по льду, он и раскололся с грохотом. Побежала по льду широкая трещина, и видит Яан со страхом, как все шире становится полоса воды между ним и берегом. Ветер стал уносить льдину прямо в открытое море, и отец с сыном решили, что уж совсем попали в лапы смерти.
Вдруг слышит Яан за спиной ржание. Глядь — стоит на льдине конек, сам иссиня-серый, а грива и хвост белые. Бедолаги живехонько на него вскарабкались. Тут же льдина с треском раскололась, и куски ушли под воду. А конь белогривый перемахнул через трещину, пронесся по-над морем и вылетел на берег; прямо к двери дома в Лиллесалу. Оглянуться не успели — а чудесного скакуна и след простыл! Видно, был то жеребеночек морской хозяйки, тот самый, которого Яан летом из сети выпустил. После уже люди видели, как штормовыми осенними вечерами он заглядывает в окна хутора, слышали его ржание на шалом ветру.
— Вот какая история выткалась на санной полости, — закончила Тинка-Шерстинка.
— Силы небесные! — донесся вдруг из-за загородки голос Алины. — Покрывало со стены пропало! Средь бела дня!
— Разрази меня гром с гармошкой! — отвечала ей бабушка Салме. — Такого у нас в деревне еще не видывали!
— Пойди домой, Алина! Покрывало твое на стене висит, — сказал Мати, слезая с валуна. — Вот увидишь.
— Откуда тебе знать? — в один голос спросили Алина и бабушка Салме.
— Знаю! — ответил Мати.

— Стой! — закричал Мати. — Слушай, стой! Вернись!
Но велосипед даже виду не подал, что слышит, и Мати помчался за ним.
Алина и Салме недоуменно смотрели друг на друга: что же это? Может, им померещилось? Может, кто-то из деревенских мальчишек подстроил эту каверзу?
Возле магазина толпились мальчишки. И деревенские, и дачники. Все до одного на велосипедах. Они объезжали большой валун и перелетали через камни поменьше, носились по асфальтовой прямой и останавливались с крутым разворотом, визжа покрышками. Это были школьники постарше. Их младшие братья гнездились на валуне и оттуда следили за этими трюками.
И вдруг все замерли, широко раскрыв глаза и разинув рты. По проселку к ним приближалось чудо из чудес — самоходный велосипед! Он зигзагами накатывался от одного края дороги к другому, словно на нем сидел еще совсем новичок. А за велосипедом рысил мальчуган и громко кричал:
— Стой! Стой! Вернись!
— Кто это? — спросил какой-то дачник.
— Мати из Кивинеэме, внук Элмара, — объяснили сельские мальчишки.
Самоходный велосипед остановился у доски объявлений.
— Смотри! Кукольный театр приезжает! — обрадовался Мати — этот красно-белый плакат с нарисованной куклой Мати хорошо знал.
— Завтра спектакль. В пять часов в Народном доме, — это старший школьник пришел на помощь малышу. — «Золотой ключик».
— Я сам умею читать, — обиделся Мати. — И «Золотой ключик» знаю наизусть, потому что там играет моя бабушка! — гордо добавил он. — Моя бабушка Буратино играет там Буратино.
— Врет и не краснеет! — ухмыльнулся дачник. — Буратино, говоришь, бабушка? Буратино — это кукла, а не бабушка!
— А вот и бабушка! — возразили ему сельские мальчишки. — У Мати бабушка кукольная актриса, и она играет Буратино.
Тем разговор и закончился, потому что Мати вдруг — хлоп! — сел в корзину, прикрепленную к раме велосипеда, и свесил ноги.
— Урра! — кричал он. — Урра! Бабушка приезжает! — И чудо-велосипед показал, на что он способен. Он встал на заднее колесо, как норовистая лошадь, развернулся на нем, как волчок, и умчался с такой скоростью, что небу стало жарко. Сельские мальчишки могли бы поклясться, что велосипед летел по воздуху, не касаясь асфальта. Но так как они уже выросли и в чудеса давно не верили, то и не обратили внимания на чудо-велосипед и снова стали гонять друг с другом наперегонки.
— Завтра приезжает кукольный театр! — возвестил Мати, въезжая в калитку своего дома.
— Завтра приезжает Буратино! — Он выпрыгнул из корзинки и прислонил велосипед к столбику ограды. Там он и остался, больше не пытаясь удирать. Алана наполнила корзину бычками. Велосипед не шелохнулся.
— Ну, я пошла, — решила Алина. В старину как говаривали: — гость что рыба, быстро портится. Увидимся завтра в Народном долге. — Она оседлала велосипед и выехала за ворота, миновала картофельное поле и свернула на проселок. Велосипед слушался ее как верный пес.
Невидимый Засыпайка шагал рядом с Мати, и на его невидимом лице сияла невидимая улыбка. Он был вполне доволен собой. Утренняя оплошность с бычками больше не казалась такой уж страшной — фигурное катание на велосипеде показало, что все-таки он мировой волшебник. На веранду вышел хмурый дедушка со спутанными волосами.
— Что за наказание! — ворчал он. — Глаза слипаются, а сна нет и в помине. То ли жирного переел, то ли что…
Мати шмыгнул за угол дома и довольно строго произнес:
— Засыпайка, поди сюда немедленно!
— Ну что опять стряслось? — обиделся Засыпайка, поворачивая шапку задом наперед и становясь видимым.
— Почему не уложил дедушку спать? — сурово спросил Мати.
— Сейчас? Среди бела дня? — поразился Засыпайка.
— Ты что, не знаешь — рыбаки с рассветом в море выходят, а к полудню ложатся на часок отдохнуть!
Правильно! Засыпайка совсем об этом позабыл! Он зашел на веранду, стянул шапку и пристально посмотрел дедушке в глаза. Тот сладко зевнул, прилег на кушетку и тут же уснул.
Мати залез на камень-крепость. Расстроенный Засыпайка — за ним.
Они сидели рядом и молчали. Ветер куда-то пропал, волнение на море улеглось. Под прояснившимся небом серое море то тут, то там уже пошло просинью. Из-за большого чайкиного валуна появилось утиное семейство. Впереди — уверенно, спокойно, как пароход — плыла достойнейшая мать семейства. За ней — пятеро птенцов. Если кто-то из них слишком отставал от матери, то подгонял себя крыльями. И хотя крылышки была совсем еще маленькими, слабыми и не могли поднять утенка в воздух, они все-таки здорово ускоряли его движение. Пушистый шарик мчался по морской глади так, что вода за ним вскипала.
Один утенок устал и вскарабкался матери на спину. Пока детеныши были совсем крошечными, они все катались на широкой маминой спине. Теперь всем вместе на ней было не уместиться. Они толкались и теснились, пока маме-утке это не надоело, и она стряхнула птенцов. Поднявшись на пологий валун, утка принялась охорашиваться. Птенцы один за другим последовали за ней.

Только самый маленький оказался неуклюжим. Вслед за другими он тоже пытался влезь на камень, но на пол-пути шлепался обратно в воду. Мать и братья с сестрами не обращали на него никакого внимания, они клювом чистили перышки под крыльями.
Несчастный малыш подымался, падал, барахтался в воде, снова взбирался на камень и опять падал…
— Вот и я точь-в-точь как этот утенок, — горестно произнес Засыпайка. Растяпа. Хуже малого ребенка.
— Что ты! Вовсе нет! — Мати пытался утешить друга.
— И вовсе да! — твердил Засыпайка. — У меня сегодня черный день. Абсолютно ЧЕРНЫЙ ДЕНЬ.
Но — вот чудо! — в этот самый миг утенок благополучно одолел подъем. Растерянный от напряжения, он тоже немедленно принялся пощипывать свои перышки.
— Вот видишь! — заметил Мати. — Даже крохотный утенок одолевает большой камень!

Тупс одним сонным глазом следил за Засыпайкиными усилиями. Поняв, что без его помощи тот не обойдется, щенок открыл второй глаз, потянулся и побрел к кровати хозяина. Ухватив зубами край одеяла, он тянул и дергал, дергал и тянул, пока, наконец, Мати не грохнулся на пол вместе с одеялом.
— Мати, белый корабль причалил! — свистящим шепотом выпалил Засыпайка.
Это подействовало! Раз — сон как рукой сняло, два — Мати на ногах, три — он уже летит на берег.
Утреннее море нежилось под солнцем, чайки покачивались на воде, а поодаль, возле мола, стоял корабль — белый, красивый, как на картинке.
— «Стелла!» — закричал Мати. — Это «Стелла»! Таллиннский дедушка приехал, урра-а!
Мати кинулся к молу, потом вдруг остановился, развернулся и понесся к калитке своего дома.
У бабушки округлились глаза, когда она увидела, как Мати деловито вошел в кухню, открыл кран и принялся умываться. Обычно это докучное занятие ограничивалось одной только мордашкой, да и то после долгих напоминаний. А тут парень тер шею с таким усердием, что даже кожа покраснела. Потом он занялся ушами и напоследок так яростно начистил зубы, что паста оказалась на носу. Бабушка не проронила ни словечка. «Умываться — дело вполне нормальное, — подумала она. — Значит, нечего делать из этого событие».
Через минуту мальчик вернулся на кухню в чистой синей рубашке и белых гольфах.
— «Стелла» у мола. Пойду навестить дедушку.
— Так вот в чем дело! — догадалась бабушка. — Значит, поставим тесто! — радостно сказала она. — Вечером будет кофе с ватрушками.
Ни один семейный праздник не обходился без знаменитых бабушкиных ватрушек. А еще знаменитей был ее черничный пирог — во всем Кясму никто не умел печь такие отменные пироги с черникой, как Салме с хутора Кивинеэме. Но черника еще не поспела, поэтому таллиннского дедушку попотчуют ватрушками. И Мати ничуть не возражал.

Рядом с невидимым Засыпайкой Мати торжественно двинулся к молу, ведя на поводке причесанного Тупса.
— Понимаешь, — объяснял он другу, — корабль — это самая чистая вещь на свете. Его моют и чистят с утра до вечера. Матросам и носом шмыгнуть некогда — все до последней железки должно сверкать. И гости тоже должны быть чистыми, иначе капитан не пустит их на борт.
От старых лодочных сараев далеко в море уходил мол, сложенный из крупных камней и залитый цементом. Это было излюбленное место купания деревенской ребятни и дачников. Мати здесь плавать не разрешалось. Он мог заходить в воду только у своего дома, да и то когда рядом были бабушка или дедушка.
— Успеешь еще! — говаривали они. — Вот вырастешь, научишься как следует плавать, тогда и сигай в воду с мола.
Поэтому Мати всегда с завистью смотрел, как мальчишки и девчонки бесились, плавали наперегонки или прыгали с самого конца мола вниз головой.
Вон и сейчас на молу загорала и плескалась в воде уйма народу — и дачники, и деревенские ребята. Но сегодня Мати было не до них. Вскинув голову, он подходил к «Стелле» — а рядом ватага мальчишек разглядывала корабль и спорила о скорости морских судов.
«Стелла» была не так уж велика. У причала стояли рыболовные суда и побольше. Но рядом с затрапезными черными бортами траулеров беленькая «Стелла» гляделась веселой, чистой а нарядной.
Мати стоял рядом с мальчишками и ждал. Ждал того мгновения, которое должно было искупить всю горечь, накопившуюся за долгие летние дни. Он станет сегодня героем мола! А остальные пускай смотрят и лопаются от зависти!
Ожидание, однако, затягивалось, и Тупс, потеряв терпение, залился пронзительным лаем. Он тявкал на всех: на деревенских мальчишек и на дачников, на чаек, скользящих в воздухе, и даже на корабль.
— Тихо-тихо! — уговаривал его Мати. Но беспокойство Тупса было вознаграждено: услышав знакомый лай, на палубу вышел не кто иной, как таллиннский дедушка.
— Дедушка! — окликнул его Мати.
На молу все разом стихло.
— А, вот и вы! — обрадовался дедушка. — Милости прошу, поднимайтесь.
Настал час Мати! Он подхватил Тупса и взошел на аборт «Стеллы». С виду он был невозмутим, но грудь его распирало от гордости: где еще найдешь мальчишку, которого так запросто приглашают на корабль: «Милости прошу, поднимайтесь!»
Сегодня он, Мати, герой дня! Жалко, Майли его не видит! Хорошо хоть невидимый Засыпайка рядом.
Мати спиной чувствовал, как с восхищением и завистью смотрят на него деревенские мальчишки.
И тут произошло нечто неожиданное.
— Ну, цуцики, вы тоже хотите зайти? — обратился дедушка к ребятам на молу. Предложение показалось таким невероятным, что цуцики онемели.
Повторять не потребовалось. Пять пар ног вскарабкались по трапу и застыли на палубе. Забегали пять пар глаз, осматривая, оценивая, запоминая.
— Как вы думаете, что это за корабль? — спросил дед.
Молчание.
— Это рыболовецкое судно?
Молчание.
— Или, например, прогулочный пароход?
— Нет! — сказал Мати. — На «Стелле» проводят исследования.
— Так точно, — улыбнулся дедушка. — Изучаем, что подают рыбам к столу.
Мальчишки засмеялись.
— Рыбы за столом! И на стульях!
— Стулья им ни к чему, — продолжил дедушка, — а стол у них огромный: все море. Мы исследуем чистоту морской воды и…
— И планктон, — вставил Мати тоном знатока.
— Так точно, — опять подтвердил дедушка. — Планктоном называются крошечные животные и растения, которые обитают в море. Это незаменимая еда для рыб. Хотите, покажу?
— Угу! — кивнули мальчишки.
— Пойдем к другому борту. Там у нас сетка для ловли планктона.

Ребята перешли на другую сторону судна. Тупс семенил за ними по пятам и принюхивался — незнакомые запахи будоражили.
Внезапно он оказался нос к носу с корабельным котом. Это был великолепный пушистый зверь в рыжую полоску. От неожиданности оба оцепенели. Тупс в знак приветствия тявкнул. Кот прижал уши, фыркнул и грозно вздернул хвост. Тупс, который не понимал кошачьего языка, решил, что кот виляет хвостом, значит, радуется встрече.
— Давай играть вместе! — протявкал Тупс и прыгнул к коту.
Кот, который не понимал по-собачьи, решил, что Тупс ему угрожает, и пустился наутек. А Тупс принял это за приглашение поиграть и помчался следом. Кот бежал что было сил.
— Сейчас мы с вами будем ловить планктон, — сказал дедушка, — вот видите, сетка похожая на сачок и…
Тут он запнулся, потому что его чуть не сбили с ног. Вокруг штурманской рубки закружилась безумная карусель — это Тупс гнался за рыжим корабельным котом!
— Тупс! — закричал Мати. — Тупс, нельзя!
Но тут кота осенило: у него есть оружие, которым не обладает его преследователь — когти! Кот резко остановился и, когда Тупс с размаху налетел на него, когтистой лапой врезал псу по морде. Этого Тупс никак не ожидал, да еще так больно! Он отпрыгнул в сторону и полетел в море.
— Собака за бортом! — пророкотал капитан, он вышел взглянуть, что за шум на палубе.
— Ничего, выплывет! — решил дедушка.
Но Тупс и не подумал плыть к берегу — он пытался взобраться на корабль по борту. А так как кошачьих когтей у него не было, щенок без конца плюхался обратно в воду, скулил, отфыркивался и чихал.
— Он утонет! — жалобно крикнул Мати.
Невидимый Засыпайка тоже испугался, что Тупс утонет. Он взял сетку для ловли планктона за ручку, опустил ее в воду и выловил Тупса. Опешившие мальчишки следили, как сеть вытаскивает из воды собачонку.
— А вот и планктон! — засмеялся дедушка. Он решил, что собаку спас капитан. А капитан думал, что дедушка. Только Мати понял, в чем дело, и быстренько перевел разговор.
— Знаешь, дедушка, сегодня в Народном доме выступает кукольный театр, и бабушка играет, а потом вы придете в Кивинеэме пить кофе. Бабушка Салме вас приглашает.
— Так вот почему твой дедушка так рвался в эту бухту! — рассмеялся капитан. — Я-то думал, мы ее проскочим, да где там! Наш ученый решил, что самое важное — исследовать воду именно у этого берега. — Вечером увидимся, — и дедушка подмигнул Мати.

Часа в четыре в Кивинеэме начались сборы в театр. Дедушка Элмар в белой рубашке и новом серо-синем костюме казался совсем чужим. И пахло от него уже не рыболовными сетями, а одеколоном. Глядя на бабушку Салме, Мати удивлялся, как она помолодела, надев цветастое шелковое платье и аккуратно уложив волосы.
Все были оживлены. Только обиженный Тупс куксился в кресле-качалке.
— Собака останется долга! — сказала бабушка, и собака поняла, что так тому и быть.
— Тупс ведь тоже хочет повидать Буратино! — попробовал возразить Мати. — А Буратино захочет повидать Тупса…
Но бабушка прекратила торг.
— Успеется! Повидаются после спектакля, когда твоя бабушка придет к нам. В Народный дом с собаками не ходят. Точка!
А когда бабушка говорила «Точка!», это была именно точка.
Они как раз выходили из дома, когда во двор вошла Майли.
— Мати, мне нужно с тобой поговорить!
— Говори!
— Погоди, пусть они уйдут вперед! — прошептала Майли.
За спиной дедушки и бабушки она раскрыла свою сумку и сказала:
— Смотри, что у меня есть.
Мати заглянул — в сумке лежал большой желтый клубок.
— Я подумала — пусть Шерстинка тоже сходит на спектакль, — объяснила Майли. — Нигде-то она не была, ничего-то не видела. Пусть посмотрит представление, узнает жизнь.
— Ценная мысль! — одобрил Мати. Он и сам много чего узнал благодаря спектаклям кукольного театра. — А разве так, без глаз, она что-нибудь увидит?
— Сейчас бы сюда Засыпайку! — сказала Майли.
— Конечно! Теперь подавай им Засыпайку! — раздался обиженный голос, и ставший видимым человечек сердито переступил с ноги на ногу. — А вот чтобы меня просто так, ради меня самого, пригласили на спектакль — как же, дожидайся!
— Засыпайка, ну, что ты капризничаешь, — расстроился Мати. — Ведь ты и так везде ходишь со мной. А о кукольном театре мы уже давно договорились.
— Ну, ладно, ладно, — смягчаясь, пробормотал Засыпайка, соединил концы указательных пальцев и произнес:
Трипс, трапс, труль!
восемь дырок,
пять кастрюль!
Желтый клубок выпрыгнул из сумки, закрутился, и вот перед ними уже стоит на траве знакомая толстушка.
— Куда мы идем? — спросила Тинка-Шерстинка, поправив юбку.
— Мати, Майли, что вы там копаетесь? Давайте скорее! — крикнула, оглянувшись, Салме.
Засыпайка повернул шапку в нормальное положение и растаял. А Шерстинка — дети не успели сосчитать до трех — уже сидела у Майли на руках!
— Сиди спокойно и не моргай! — попросила ее Майли.
— Почему я должна сидеть спокойно? — полюбопытствовала Шерстинка.
— Будешь сидеть тихонько, подумают, что ты кукла. А маленькая девочка может взять с собой в театр куклу, верно? — спросила Майли с лукавой улыбкой.
— А что если я не буду сидеть спокойно?
— Тогда подумают, что ты кукла из кукольного театра и заставят тебя играть на сцене. — Мати решил припугнуть Шерстинку.
— Все ясно! — сказала Шерстинка и застыла, как магазинная кукла. Похоже, бабулька оказалась довольно сообразительной.
Как ручейки в широкую реку, вытекали из своих калиток на проселок кясмуские театралы. Дети, папы с мамами, дедушки с бабушками, дошколята из детского садика, а вдали пестрела вереница ребят из летнего лагеря. Все спешили в Народный дом на опушке леса.
— Мы с дедом купим билеты и займем места в зале, — сказала Салме. — А ты сходи за кулисы, передай бабушке привет и скажи, что после спектакля мы ждем ее в Кивинеэме.

С криком: «Будет кофе с ватрушками!» — Мати вместе с Майли, невидимым Засыпайкой и неподвижной Шерстинкой влетел в комнату артистов.
— Мальчик, ты куда? — остановил его молодой человек в синем комбинезоне.
— А ты кто такой? — спросил в ответ Мати. Он знал в кукольном театре всех, и все знали его. А этого человека он видел впервые.
— Я рабочий сцены.
— А вот и нет! — сказал Мати. — Я знаю рабочего сцены в «Золотом ключике». Его зовут Юри.
— Твой приятель Юри в отпуске. Его заменяет Яан, наш новый рабочий сцены, — объяснил седой дядечка в костюме папы Карло. — Ты, конечно, к Буратино? Вон она, под пальмой сидит.
В заднем углу сцены стояли приготовленные к спектаклю декорации. И там, под картонными пальмами сидели таллиннская бабушка Мати, которую звали Буратино, и таллиннский дедушка Мати, исследователь морских глубин. Они сидели счастливые, взявшись за руки. Мати пошел к ним.
— Здравствуй, Мати! — обрадовалась бабушка. — Как приятно встретиться здесь, под пальмами.
— Да, вот так, всего несколько минут и видится моряк со своей Буратино, — печально сказал дедушка.
— Вот выйду на пенсию, наймусь к вам на корабль коком, — засмеялась бабушка. — Тогда нас не будут разлучать ни море, ни театр.
— Как же! — вздохнул дедушка. — Ты выйдешь. Да ты до конца жизни будешь играть в свои куклы.
Майли стояла чуть поодаль и с интересом оглядывала закулисный мир. Но ей чем дальше, тем трудней становилось держать Шерстинку, потому что толстушка оказалась тяжелой, и руки устали. Она взяла и усадила Шерстинку на угол какого-то ящика.
— Веди себя прилично! — наставительно сказала Майли.
Шерстинка повела себя так прилично, что не ответила и даже глазом не моргнула. А Майли заметила Буратино и поскакала к ней.
— Смотри-ка, и Майли здесь! — обрадовалась бабушка. — Выходит, сегодня в зале у меня будут старые знакомые. Это прекрасно.
— Бабушка Салме и дедушка Элмар тоже пришли, — сообщил Мати. — И бабушка велела передать, чтобы вы после спектакля приходили в Кивинеэме. На кофе с ватрушками!
Дедушка улыбнулся:
— Знаменитые ватрушки!
Пока ребята разговаривали с бабушкой, Яан оглядывал свои владения. И так как рабочим сцены он был без году неделя, то относился к своим обязанностям очень прилежно. Заметив неподвижную Шерстинку, он рассердился — кукла не на месте! — Взял и пристроил ее на подставку, где сидели все куклы из «Золотого ключика».

— Если не буду сидеть прилично, — вспомнила Тинка-Шерстинка, — меня заставят играть на сцене. Не знаю, что такое сцена, но мне страсть как хочется поиграть!
Шерстинка мигнула, шевельнула головой. Но куклы не обратили на нее никакого внимания.
— Деревяшки бесчувственные! Чурки! — в сердцах прошептала бабулька.
Куклы и не пикнули.
Шерстинке стало скучно. Ее привыкшие к труду пальцы жаждали действия. А тут — только руку протянуть! — заманчиво торчала красная шерстяная ниточка. И Шерстинка протянула руку и начала сматывать нитку. Получился премиленький красный клубок. Но красная шерсть вдруг закончилась. Пошла синяя. Шерстинке это не помешало — она, знай себе, мотала дальше.
Когда нитка кончилась, бабулька подняла взгляд от своего красно-синего клубка и увидела рядом с собой довольно унылую фигуру: деревянную куклу с длинным острым носом в шапочке-чулке в красную, белую и синюю полоску. Кроме белого воротничка на кукле ничего больше не было.
Но Шерстинке некогда было раздумывать над этим — мысли ее уже были в работе. Она достала из кармана спицы и принялась вязать шарф. В синюю и красную клетку. Чтобы шарфик вышел красивее, она ввязывала в этот рисунок все, что под руку попадалось. Ей было из чего выбрать: серебряные кудри Мальвины и красные пуговицы-кисточки Пьеро, усищи кота Базилио и пышный хвост лисы Алисы, угольно-черная борода Карабаса-Барабаса и несколько незабудок. Шерстинка вязала-повязывала, и из-под ее искусных пальцев струился серо-буро-малиновый шарфик.

В это время невидимый Засыпайка стоял рядом с Мати, увлеченно слушая и поглядывая по сторонам. На его невидимом лице сияла невидимая улыбка, потому что радость встречи дедушки и бабушки согревала и его сердце.
Вдруг свет погас, но тут же зажегся снова. Значит, скоро начнется спектакль.
— Ну, друзья, теперь в зал, — сказала бабушка.
— И я тоже? — расстроенно спросил дедушка. Засыпайка показалось, что он сейчас заплачет.
— Ты можешь посидеть тут, за кулисами, — смилостивилась бабушка и чмокнула его в щеку. — Хоть посмотрю на тебя подольше…
Мати и Майли уже уходили со сцены, как вдруг бабушкин крик пригвоздил их к полу:
— Господи! — кричала бабушка. — Где его костюм? Смотрите — он же совсем голый!
Дети посмотрели: рядом с деревянной куклой на скамейке лежал большой желтый клубок шерсти.
— Кто-то распустил костюм Буратино, — чуть не рыдала бабушка. — Но ведь на нем не было ничего желтого. Курточка была красная, штанишки синие, а это — ой — господи! — вы только посмотрите на это… это… — бабушка хватала ртом воздух и тыкала пальцем в серо-буро-малиновый шарфик.
Вновь погас и зажегся свет.
— Второй звонок, — озабоченно сказал дедушка. — Сейчас начнется спектакль.
— Да нельзя начинать! Нельзя! — причитала бабушка.
— Почему нельзя? Что случилось? — спрашивали подходившие актеры. Но, взглянув на подставку с куклами, потрясенно умолкали. Все герои их спектакля висели, связанные вместе за волосы и хвосты, бороды и пуговицы.
По ту сторону занавеса гудел зрительный зал. После третьего звонка зрители угомонились. Все взгляды устремились на занавес: вот сейчас он раздвинется и начнется «Золотой ключик». Но занавес все не раздвигался. Наконец по залу прокатились нетерпеливые аплодисменты.
— Скандал! — простонала бабушка. — Катастрофа!
— Засыпайка, помоги! — прошептал Мати.
И Засыпайка сделал все, что мог. Сначала вышел на сцену, встал перед залом, снял волшебную шапку и усыпил всю публику. Потом улыбнулся каждому актеру отдельно и таким манером покончил с их смятением. Сладкий сон опустился на сцену.
— Порядок! — улыбнулся Засыпайка и стал размышлять, что же делать с куклами. — Без Шерстинки мне, пожалуй, не обойтись, — подумал он, соединил концы указательных пальцев и пробормотал:
Трипс-трапс-трулль,
восемь дырок, пять кастрюль!
Желтый клубок завертелся, спрыгнул, как мячик, на пол и снова превратился в Тинку-Шерстинку.
— Ты здесь такую кашу заварила! — укоризненно сказал Засыпайка.
— Кашу? Да меня никто и никогда не видел с ложкой! — обиделась Шерстинка. — Мое дело — украшать дом, чтобы глаз радовался.
— Вот и доставь мне такую радость, распусти свой шарф со всякой всячинкой, — попросил Засыпайка, — и свяжи костюм кукле Буратино, да поживей!
— Как это «поживей»?
— Как только можешь!
— Тогда помогай мне!
И Шерстинка вместе с Засыпайкой распустили шарф и одели Буратино.
— Готово! — сказал Засыпайка. — Теперь полезай к Майли в сумку.
Засыпайка повернул свою шапку и растаял, проснулись актеры, проснулся зал. Всем показалось, что они просто на минутку задумались. Бабушка не переставала удивляться, откуда вдруг у ее куклы появился новый наряд. Раньше на Буратино была красная курточка и синие штаны, а сейчас вдруг наоборот — куртка синяя, а брючки красные!
— Мати, ты понимаешь, в чем тут дело? — спросила бабушка.
Мати кивнул.
— Значит, Засыпайка?
— Угу, — произнес Мати. — А кто же еще.
Как бы там ни было, спектакль удался. И прежде чем автобус кукольного театра отправился дальше по гастрольному маршруту, бабушка Буратино успела провести часок в кругу семьи на веранде в Кивинеэме. Для Мати это был праздник: за столом сидели обе бабушки и оба дедушки! А на столе красовались знаменитые ватрушки бабушки Салме. И до чего же вкусно они пахли!

Засыпайка приступил к делу на другом конце грядки. Вот так, двигаясь друг другу навстречу, они с Мати должны были встретиться где-то посередине, и тогда вся длинная морковная грядка была бы очищена.
Какое-то время они работали молча, только посапывали. Наконец, Мати почувствовал, что нужно разогнуться. Он пошел посмотреть, как продвинулся Засыпайка. И что же он увидел?!
В борозде между грядками лежала молодая ярко-зеленая поросль моркови, Засыпайка аккуратно разложил их одну за другой.
— Засыпайка, что ты делаешь! — опешил Мати. — Ты же выдернул морковку и оставил сорняки!
— Да что ты! — поразился Засыпайка. — Вот эти мышиные хвосты в есть морковка?
Тоненькие, белесые корешки морковин и вправду больше походили на мышиные хвостики, чем на овощи.
— Их было так весело вырывать, — объяснил Засыпайка. — Они росли красиво, рядком и сами лезли в руки. А когда я попробовал рвануть те, другие, то обжег пальцы.
— Еще бы, — хмыкнул Мати, — это крапива, ее-то и надо было выдернуть. Ну и что же, что жжется, работать в саду — это тебе не леденцы сосать!
— Что же теперь будет?! — заскулил Засыпайка.
— Ничего, — утешил его Мати. — Засунем морковку обратно в землю и как следует польем. Тогда она слова вырастет.
Сказано — сделано. Друзья пальцами сделали в мягкой земле ямки и затолкали всю морковь обратно на грядку.
В тот самый момент, когда Мати открыл кран, торчавший на огороде, и вода, гулко звеня, побежала в лейку, приехала бабушка.
— Что это с тобой? — крикнула она еще издали. Дождь, по-твоему, ночью лил мало?
Засыпайка живо перевернул шапку козырьком вперед и растаял.
— Поливать мне нравится больше, чем полоть, — брякнул Мати.
— Охотно верю, — засмеялась бабушка, — но поливать сегодня вовсе ни к чему. А если тебе надоело полоть, пойди в дом, там для тебя есть письмо.
— Письмо!
Мати помчался в комнату. От кого письмо — от мамы и папы? Или от таллиннских дедушки и бабушки? Или от прадедушки и прабабушки?
На столе поверх газет лежал конверт, надписанный для взрослых — читать такие маленькие буквы Мати еще не умел. Зато рядом с конвертом белел сложенный пополам лист бумаги, на котором красовались большие печатные буквы: «МАТИ». Мати взял свое письмо и развернул его. Потом прочел по складам: «КАПРИЗУЛЯ!» Ага, Капризулино письмо, конечно, от мамы! С мамой они вечно играют в зулю-капризулю, когда все надо говорить наоборот.
А дальше было написано вот что:
«НЕХОРОШАЯ ДЕВОЧКА МАТИ!
МЫ С ПАПОЙ ВООБЩЕ НЕ СОСКУЧИЛИСЬ ПО ДЕДУШКЕ С БАБУШКОЙ И ПО ТЕБЕ! И НАМ ВОВСЕ НЕ ХОЧЕТСЯ УВИДЕТЬ МОРЕ! МЫ С ПАПОЙ НЕ ПРИЕДЕМ В ПЯТНИЦУ ВЕЧЕРОМ В КЯСМУ!
ТВОИ ДОЧЬ И СЫН!»
— Ура! — закричал Мати и повис у бабушки на шее. — Папа с мамой приезжают!
— Тише, тише! — успокаивала его бабушка. — Дедушка отдыхает!
— Бабушка, какой сегодня день?
— Пятница.
— Ура! — закричал Мати шепотом.
Тупс вылез из-под кушетки, завилял хвостом и тихонечко тявкнул — тоже радовался приезду палы с мамой.
— Ну, что же, — усмехнулась бабушка, — поставим тесто.
— Ну, что же, — потянулся в дверях дедушка, — затопим баню.
Ближе к вечеру в Кивинеэме, перед калиткой, ведущей на берег, в море, на самом большом валуне стоял мальчик. Стоял до того неподвижно, что чайки даже не обращали на него внимания. Они лениво посиживали на камнях — каждая на своем личном валуне. И худо было той чайке, которая по глупости или от слишком общительного нрава опускалась на уже занятый камень. Спесивую захватчицу тут же прогоняли пронзительным криком и резкими ударами клюва. Каждому камню — по своей чайке. Вот и казалось, что из моря торчат головы великанов с белыми чубчиками.
Довольно близко от берега между камнями плавала утка с утятами. А на горизонте, там, где вода сверкала синим светом, прямая струйка дыма отмечала путь проходящего в море теплохода.
Но Мати, а он-то и стоял на самом большом валуне в море у калитки, сегодня не занимали ни утиная семья, ни далекие корабли. Мати стоял, не двигаясь, и во все глаза смотрел на другой берег бухты, где между водой и синеющим вдали краем леса белела узкая полоска. Там из леса выбегала дорога и недолго петляла рядом с берегом. Время от времени там пробегали какие-то букашки, то с материка по направлению к полуострову, то от полуострова к материку. Это были машины.
А Мати ждал автобус.
И наконец он появился! Автобус выполз из леса как большой красный жук. Солнечные лучи поблескивали в его окнах и передавали радостный сигнал: «Едем! Едем! Едем!»
Длинным ловким прыжком Мати перелетел с самого большого камня на меньший, оттуда — на следующий, чуть было не потерял равновесие, но все-таки, размахивая руками, удержался на одной ноге и, перескакивая, как горная коза, с камня на камень, благополучно добрался до берега. Вихрем влетел в кухню, но там никого не было. Бабушка как раз накрывала на веранде праздничный стол.

— А теперь — в море! — скомандовал дедушка.
Дед, папа и сын надели плавки и вышли во двор. Тяжелая дверь за ними захлопнулась. Засыпайка остался в бане один. Он отодвинул клетчатую занавеску и выглянул в окно. Вся тройка бежала прямиком в море. Они бросились в волны, побежали дальше и снова окунулись. А сколько было радости и смеха!
— Похоже, я чего-то недопонял, — признался сам себе пристыженный Засыпайка. — Это, наверное, и была знаменитая деревенская баня, о которой когда-то рассказывал Мати. В городской квартире никто себя не хлещет ни в ванне, ни под душем, а здесь — смотри и удивляйся! — Шмяк! Шмяк! — сплошное веселье!
У самого Засыпайки не было никакого желания идти в море. Наоборот, человечек-подушка, промокнув, чувствовал себя довольно неуютно. Подальше от этой сырости и этого пара!
Во дворе он огляделся. Светило солнце, и на бельевой веревке болтались, как разноцветные флажки, рубашки и брюки Мати, его носки и футболки.
— Это правильно! — подумал Засыпайка. — Солнце и ветер просушат быстрее всего.
Оп-па! Он подпрыгнул и ухватился за веревку. Здесь, оставаясь невидимым, он мог спокойно висеть и сохнуть. Засыпайка закрыл глаза и расслабился.

— Пожалуй, перво-наперво надо себя выжать, — подумал он. — Ведь выжимают мокрые купальники на берегу! А как выжать себя самого?
Внезапный порыв ветра раскачал Засыпайку на веревке. Человечек еще поднапрягся и — перекрутился! Ух ты! — как полилась из него вода! Засыпайка раскрутился и закрутился снова. И опять, и опять. Это было здорово, куда лучше, чем на качелях, к тому же приятно зашумело в голове. Занятый перекручиваниями, Засыпайка и не заметил, как с него слетела волшебная шапка.
Вскоре во двор, с тазом в руках, вышла бабушка — снять с веревки белье. И вдруг встала как вкопанная: рядом с футболкой Мати висела странная голубая подушка! Бабушка посмотрела на подушку, подушка на бабушку. И так они таращились друг на друга, пока бабушка не села на траву и не уснула.
Следом за бабушкой во двор выскочил Тупс, зажмурился, повернулся к Засыпайке спиной и, пятясь, приблизился к волшебной папке.
— Собачка рехнулась! — первое, что подумал дедушка, когда вылез из моря.
— Кажется, я переусердствовал с паром! — это была его вторая мысль, потому что не стало вдруг никакой собаки — ни пятившейся, ни идущей как следует.
— Пойду суну голову под холодную воду! — была третья мысль деда, когда к нему, виляя хвостом, подбежал Тупс.
И вот они все уселись на веранде за круглым столом: Мати, его мама и папа, дедушка и бабушка. На веранде пахло свежими ватрушками и шиповником, ветки которого бабушка поставила в вазу посредине стола. За окном сверкало синее море, и хорошо был виден противоположный берег бухты, освещенный лучами заходящего солнца.
Папа рассказывал своим родителям, то есть дедушке и бабушке Мати, как они с Сильвией, то есть с мамой Мати, были на практике в детской больнице. Они работали там уже как настоящие врача. Сердце Мати переполняла гордость. Скорей бы мама с папой окончили университет — тогда они вылечат всех детей!
Было так хорошо, так уютно. Семья сидела вокруг стола и уплетала ватрушки. Миска уже опустела, и бабушка заторопилась на кухню за добавкой. И вот опять посреди стола выросла горка ватрушек. И снова она стала уменьшаться на глазах.
У Мати возникло подозрение. Он присмотрелся и увидел, что ватрушки исчезают и тогда, когда их никто не берет. Дело ясное — к ватрушкам пристроился Засыпайка.
— А чем он хуже других? — сказала бы на это бабушка, но она понятия не имела о Засыпайке и ничего не замечала.
— Ребенок, тебе пора спать! — неожиданно решил папа.
— Не хочу. Я еще чуть-чуть посижу, — заныл Мати.
— Марш спать, и никаких чуть-чуть!
— Марш-марш, — проворчал Мати и, потягиваясь, неохотно встал из-за стола.
— Завтра тоже будет день, — утешила его мама.

Широкая, гладкая лесная тропа была вся устлана сосновой хвоей. Приятно было ступать по этому рыжевато-колючему ковру.
Они шли рядом, каждый с грибной корзиной — папа и мама Мати, сам Мати и Майли. Тупс жаждал деятельности, поэтому прыгал, забегая вперед, время от времени останавливался и оглядывался — туда ли он бежит. И где-то тут же, впереди или позади, шагал невидимый Засыпайка.
Солнце освещало стволы сосен. Легко дышалось смолистым воздухом.
— Как вы думаете, столько лет этим деревьям? — спросил папа.
Компания остановилась, задрала головы и оценивающе посмотрела на горделивые сосны, верхушки которых возносились прямо к небу. Кто их знает, сколько им может быть лет?
— Лет двести, — решил папа.
— Разве деревья живут так долго? — удивился Мати.
— Живут и дольше, — уверенно ответил папа. — Американские секвойи живут больше тысячи лет. А в Эстонии самые почтенные деревья — дубы, они у нас доживают до трехсот пятидесяти лет.
— А как можно узнать, сколько лет дереву? — спросил Мати.
— По веткам, — заявила Майли. — А если дерево спилено, то по годовым кольцам. Сколько колец, столько и лет. Так сказал дядя Яак. А дядя Яак лесник, он знает.
Майли не раз ходила с дядей в лес, так что чувствовала себя здесь как дома. С хитрой улыбкой она добавила:
— У меня тоже есть загадка: кто больше путешествовал по свету — вы или сосны из этого леса?
Это, понятное дело, был вопрос с подковыркой. Деревья вросли корнями в землю, как же им путешествовать?
— Не знаю! — созналась мама Мати.
— Чтоб вы знали, — поучительно сказала Майли, — братья и сестры этих деревьев плавали под парусами по всем морям, потому что здесь знаменитые кясмуские мастера брали самые стройные деревья для своих кораблей. Эти сосны потому и называют корабельными. Так сказал дядя Яак, а он знает.
Тут они свернули с дорожки и вышли в сумрачный и прохладный ельник. Вокруг стояли мощные столетние гиганты-ели. Редкие березы тянулись что было сил к свету, чтобы увидеть кусочек неба.
— А вот еще одна загадка, — сказала мама. — Что одинаково любят дети и зайцы?
— Заячью капусту! — в один голос воскликнули Мати и Майли.
Светло-зеленые трилистники с нежными белыми цветами образовали веселый узор на мягкой подстилке из мха. Дети бросились их срывать.
— Листья лучше, — решил Мати. — Кислее.

— А мне больше нравятся цветочки, — сказала Майли. — Они сладковатые, прямо как леденцы.
А рядом с ними взлетали и улетучивались по одному то листья, то цветки. Значит, Засыпайке тоже пришлись по вкусу лесные лакомства.
Дальше двинулись гуськом, внимательно глядя под ноги, потому что тропа сузилась и петляла, мак ручеек между большими замшелыми камнями.
— Тихо! — вдруг прошептала мама и предупреждающе подняла руку.
Их тропинка пересеклась с прямом, переливающейся на солнце лесной просекой. И там, из-за невысокой елки показалась косуля! Козочка остановилась, повела ушами и медленно перешла просеку.
Тупс пронзительно заскулил, и Мати в последний момент удержал щенка за шиворот, не то бы он бросился ей вслед.
Косуля вздрогнула и словно взлетела — в длинном прыжке она скрылась за деревьями.
Теперь из-за елки появилась вторая косуля. Двумя прыжками она пересекла просеку и исчезла. А за ней и третья! Косули прыгали так красиво и легко, что дети от восхищения лишились дара речи. Им казалось, что это не животные, это одни прыжки, только промельк в воздухе.
Молча двинулись дальше.
— До чего люди глупые! — вдруг возмутился Мати. — Чертят что-то на деревьях!
Он остановился возле елки, на стволе котором были проведены две широкие полосы — желтая и белая.
— На стенах, на скамейках и на деревьях рисовать нельзя, это некрасиво! — продолжал Мати.
— Это специальные знаки, чтобы люди знали, какой дорогой идти, чтобы увидеть самые интересные места. Так сказал дядя Яак, — объяснила Майли.
— Что ж тут интересного? — недоверчиво сказал Мати. — Вокруг одни сосны да камни.
— Будто шел по лесу великан и камни разбрасывал, — добавила мама.
— Так это и было, — сказал папа. — А знаете, кто был этот великан?
— Великанов не бывает, — уверенно заявил Мати.
— Это как сказать, — возразил папа. — Великаном, который в древности принес сюда камни с севера, был ледник. Потом климат потеплел, лед растаял, а камни остались. И так как они с самого севера привалились в этот лес, их называют валунами. Это вот место и есть знаменитый Кясмуский валунный заповедник.
— Слон! — вдруг сказал Мати. — Посмотрите! Это слон!
Лес поредел. Во мху, как неизвестные животные, разлеглись большие серые камни. И среди них — громадина, похожая на слона.
— Это валун Матса, — объявила Майли.
— Почему Матса? — спросил Мати.
— Так сказал дядя Яак. Он лесник, он знает.
— Но ведь это слон! — возразил Мати и радостно обежал валун кругом. — Смотрите, вот голова, вот хобот. И перед хоботом растет черника. Это слон — любитель черники.
И в самом деле, если посмотреть со стороны, то отчетливо виделся слон: он опустился на колени и свесил до земли длинные уши. Слон будто задремал, вспоминая что-то, известное только ему. Наверное, слон был очень старый, потому что его серая, с розовыми прожилками спина поросла мхом. Темными пятнами падали на камень тени сосновых верхушек. И когда ветер раскачивал кроны деревьев, тени перебегали туда и обратно, как будто слон встряхивал свою толстую кожу, чтобы отогнать надоедливых комаров и оводов.
— Ну и пусть, камень Матса, решил Мати, а для нас он будет слоновый камень, верно?
— Ладно, — согласилась Майли.
— Смотрите, здесь тоже обозначена дорожка, — мама показывала на толстый ствол. — Но уже другого цвета.
— Это знаки большого круга, — объяснила Майли. — Этот маршрут длиннее и проходит через торфяное болото.
— Болота нужно осушать, тогда полей станет больше, и наша страна станет богаче! — это в разговор вступил Мати. Он как раз недавно посмотрел по телевизору передачу про осушение болот. Но на этот раз он промахнулся.
— Если осушить все болота и торфяники, наша страна станет не богаче, а намного беднее, — очень серьезно сказала мама. — На болотах живет много редких растений, растут морошка, клюква. Там останавливаются лебеди и гнездятся другие водоплавающие птицы. Если осушить болота, эти растения и птицы останутся бездомными. Растения погибнут, а птицы никогда больше к нам не прилетят.
— А вдруг их все-таки будут осушать? — заволновался Мати.
— Тут точно не будут, — успокоил его папа, — потому что здесь Национальный парк Лахемаа.
— Что такое Лахемаа? — спросил Мати.
— Лахемаа — это огромная территория с морскими берегами и полуостровами, деревнями, лесами и торфяными болотами, — объяснил папа. — Здесь разнообразная и интересная природа. И для того, чтобы ее защищать и сохранять в неприкосновенности, создали Национальный парк.
— Понимаете, — добавила мама, — Лахемаа — это мой парк, и твой, Мати, и твой, Майли, и папин тоже. Лахемаа — наш общий парк, наше общее богатство.
Это уже было сложновато, и Мати решил основательно обсудить все потом вместе с Засыпайкой.
— А теперь пора расходиться в разные стороны, — решила мама, — здесь уже могут быть грибы.
Так они и сделали. Некоторое время шли порознь, уставившись в мох. Не было слышно ни звука. Только шумели сосны, напоминая морской прибой.
— Белый! Еще белый! — воскликнул Мати. — Смотрите, я опять нашел белый!
Гриб рос у песчаной тропинки и походил на картофелину.
Мати очистил его толстую ножку от песка и осторожно, как бы священнодействуя, срезал гриб.
Подоспели папа с мамой.
— У меня уже три боровика! — гордо возвестил Мати и выложил свои грибы рядком на серый мох: три упитанных боровика, два розовых подосиновика и несколько желтых лисичек.
— Тебе сегодня везет на грибы! — сказал папа.
— Майли, иди посмотри на мои боровики, — позвал Мати.
Майли, глядя вниз, брела чуть поодаль, под молодыми березками.
— Не пойду, — тихо сказала она. — Я пойду домой. — Майли сделала шаг, второй и разрыдалась.
— Майли, детка, что с тобой? — испугалась мама Мати и подбежала к девочке.
— Я не вижу ни одного белого, а у Мати уже три! — хныкала Майли.
— Ты просто не умеешь искать! — выпалил Мати. — Проходишь мимо грибов — и не видишь!
— Но ведь другие грибы тоже хороши, — мама Мати попыталась утешить девочку. — Смотри, Майли, целая семейка лисичек!
— Я хочу найти боровики! — хныкала Майли. — Мати находит, а я нет!
— Иди сюда, Майли, — позвал ее папа. — Посмотрим, как следует. Где один боровик рос, там обычно и другой найдется.
Но Майли продолжала плакать и не двигалась с места.
Мати подошел и заглянул в ее корзину. Там было пусто.
— Что ты ноешь! — Мати захотелось еще больше подчеркнуть свое превосходство. — Если тебе другие грибы не годятся, то останешься и без боровиков! Они в пустую корзину не полезут!
Он бы продолжил хвастать, но его прервало рычание: перед мальчиком стоял ощетинившийся Тупс и с упреком смотрел на хозяина. Потом песик подбежал к Майли, прыгнул на девочку, облизал ее мокрое от слез лицо: всеми лапами, носом и хвостом он усердно показывал, как сильно любит Майли.
Мати покраснел — с чего это он так похваляется своими боровиками? Ведь он знал, что Майли не возьмет ни одного гриба, прежде чем не найдет свой первый боровик. Делай что хочешь, но такая уж она.
Мати поковырял тенниской в песке и — вот это да! — во мху показалась грибная шляпка каштанового цвета:
— Боровик! — закричал Мати. — Майли, иди, срежь его! Возьми этот гриб себе!
Теперь все в порядке, — подумал Мати. — Теперь у нее будет первый боровик, и настроение исправится. Мальчик считал себя великодушным, раз уж отдал Майли такой красивый гриб.
— Нет, — сказала Майли, — я не хочу. Это твой гриб. Я должна сама найти свой боровик.
Но боровик был явно иного мнения. Он забеспокоился, завертелся, выскочил из земли и — прыг! — влетел к Майли в корзину.
— Мати, что ты делаешь! — крикнула Майли. — Нельзя вытаскивать грибы с корнем! А то на этом месте они больше не будут расти.
— Я и не вытаскивал, — сказал Мати.
В подтверждение его слов из песка вылез другой боровик, величиной с редиску, на круглой белой ножке и с шоколадного цвета шляпкой, оторвался — и прыг к Майли в корзину!
А за ними следом пошли мухоморы — большие красавцы огненно-красного цвета в белую крапинку! Они летели по воздуху и приземлялись в корзинку Майли.
— Майли, да ведь это мухоморы! — испугалась мама Мати.
— Я знаю, — отвечала Майли.
— Они же ядовитые! — жалобно смазала мама.
— Я знаю, — отвечала Майли.

— Их нельзя собирать! — продолжала мама.
— Я знаю, — повторила Майли. — Я и не собирала.
— Как это? — не поняла мама.
Но Майли не сказала больше ни слова, потому что теперь мухоморы, один за другим, выпрыгнули из корзины и побежали в лес. У мамы Мати, которая видела все это сбоку, создалось впечатление, что Майли сама выбрасывает мухоморы.
— Похоже, девочка перестала капризничать, — подумала мама и снова принялась собирать грибы.
Лисички росли группками, их волнистые, яично-желтые головки блестели на фоне зеленого мха и уводили маму все дальше. Поэтому она и не заметила, как воздух между молодыми березками зарябил, и из разноцветного столба появилось существо, похожее на синюю подушечку.
— Они были такие красивые! — с горьким сожалением вздохнул Засыпайка и грустно посмотрел вслед убегающим мухоморам.
— Красивые-то красивые, да уж больно ядовитые, — сказал Мати.
— Это несправедливо! — пожаловался Засыпайка. — Почему именно самые красивые грибы должны быть самыми ядовитыми?
Он понуро топал по лесу, пока не заметил в сером оленьем мху темно-коричневые грибные шляпки.
— А эти пуговицы, или овечьи орешки, или что, они, по-твоему, съедобные? — обиженно пробормотал Засыпайка.
— Это горькушки, — поучительно сказал Мати. — Бабушка любит только эти грибы. Их солят или маринуют и зимой с удовольствием едят.
— Из них делают вкуснейший грибной салат, — добавила Майли и принялась собирать горькушки. — Ну и что, — подумала она, смирившись, гриб есть гриб. И, если у меня в корзине что-то будет, то, может, покажется и мой первый боровик. Может быть, он и правда боится пустой корзинки.
— И не подумаю собирать такие скучные грибы, — ворчал Засыпайка.
Он ходил следом за детьми. Его атаковали комары, коротенькие ножки путались в вереске, стеблях черники и мшистых кочках. Ему было жарко и скучно. С тоской думал Засыпайка о таллиннских улицах. И в то же время он стыдился своей неумелости. Ну что же, во имя дружбы придется освоиться и в лесу. И вдруг к нему опять вернулось хорошее настроение.
— Вы собираете грибы, а я тем временем собрал слова! — радостно возвестил он.
— Какие слова? — не понял Мати.
Лесные слова, которые сбежались друг к другу в строчку, — скрытничал Засыпайка. И мотив тоже! Лесной мотив. Он влез на замшелый камень и запел:
Мухомор растет в лесу,
держит шляпу на весу.
Гриб завидной красоты,
Но запомнить должен ты:
проходи своей дорогой,
мухомора ты не трогай,
мухомор, как ни верти ты,
гриб опасный, ядовитый!

Засыпайка брел по лесу в одиночестве. Он слышал, как звали его Мати и Тупс, но не подал виду.
— Я сам себе голова, — подумал он. — Почему бы мне и не побродить одному?
Если бы он так не важничал и не гордился, наверное, ему показалось бы странным — откуда в его голову закралась такая необычная мысль? Ему еще никогда не хотелось важничать. Но сейчас эта мысль накрепко засела в голове. Откуда она появилась? Кто ее послал?
Но Засыпайка все бродил и бродил, повернув шапку задом наперед, и даже не догадывался, что КТО-ТО прячется за маленькой елкой и злобно следит за ним.
— Броди, броди, ты ведь у нас сам себе голова! — ехидничала ведьма Прунта-Прулла, она-то и была этот КТО-ТО. — И даже не пытайся в этом лесу проделывать свои фокусы! Это мой лес! Вот так-то!
— Так! То! — эхом отзывался лес. — А! О!
Засыпайка, не чуя беды, шел все дальше. Теперь он приближался к огромному замшелому камню. Это был печально известный КРУТЯЩИЙСЯ КАМЕНЬ.
Ведьма, затаив дыхание, ждала — дотронется Засыпайка до КРУТЯЩЕГОСЯ КАМНЯ или нет? Дотронулся! Подошел, потрепал мягкую подушку из мха и, мурлыча песенку, двинулся дальше. От радости Прунта-Прулла засмеялась. И смех ее зазвучал как лягушачье кваканье.
А Засыпайка все шел и шел, шел и шел. Он прошел мимо огромного замшелого камня. Камень показался каким-то знакомым — может быть, он уже видел его раньше?
Засыпайка бодро двинулся дальше, и вот — снова тот же камень! Что же это такое! Засыпайка ускорил шаг, миновал маленькую елку и бац! — опять очутился перед тем же камнем.
— Нет, тут что-то не так! — подумал человечек. — Столько одинаковых камней — это невозможно. А вдруг… — Засыпайка в растерянности остановился, — вдруг это один-единственный камень, а я все хожу вокруг него, кружу вокруг да около? Попробуем еще разочек!
И Засыпайка двинулся в путь. Теперь он ясно чувствовал, что ноги его не слушаются: ему хотелось идти прямо вперед, а ноги тянули влево.
— Меня околдовали! — поразился Засыпайка. — Что же теперь будет? — подумал он, кружа вокруг камня.
Вдруг ему что-то вспомнилось.
— Смотри-ка, совсем с ума схожу! У меня же есть волшебный стишок! Сейчас, сейчас мы покончим с этим колдовством.
А Прунта-Прулла смотрела из ельника и тихонько смеялась.
Засыпайка соединил концы указательных пальцев и в такт движению произнес:
Трипс-трапс, трипс-трапс, трулль-трулль-трулль, камень в дырках, буль-буль-буль…
Крипс-крипс, крапс-крапс, крулль-крулль-крулль, камень-камень, поверни-ка руль…
Засыпайка попробовал остановиться, но не тут-то было — ноги несли его вокруг камня.
— Ох, — сказал Засыпайка, — от этого карусельничанья у меня в голове абсолютно все крукывом. Нет — алсолютно квурыком. Какой квур? Какой ком? Ком чего? Нет, у меня в голове в самом деле все аслобютно курвыком.
И так как у него в голове действительно была каша, человечек горько расплакался. А сам все ходил и ходил по кругу. Кто спасет его от этого колдовства? Кто вообще увидит его в этом проклятом лесу? Кроме всего прочего, он еще и невидим! Он, бедняжка, и не помнил уже, что повернутая задом наперед шапка теряет свою волшебную силу.
Засыпайка снял шапку и забросил ее как можно дальше. Шапка повисла на ветвях маленькой елки.
— И правильно, — одобрила этот поступок Прунта-Прулла. — Тебе-то шапка уж точно не нужна. А к моему наряду она замечательно подходит!
Ведьма нацепила шапку Засыпайки задом наперед и посмотрелась в зеркальце, которое всегда носила в кармане.
— Ой, какая я лапочка! — обрадовалась ведьма. Она сделала несколько танцевальных па и решила пойти в гости к Змеиному царю. Прунта-Прулла оседлала свое весло и, горланя песню, полетела на вырубку, чтобы собрать гостинец для Змеиного царя — немного земляники.
В полете волшебная шапка зацепилась за сосновые ветки. Ведьме удалось ее схватить, и она надвинула шапку на уши, но на этот раз правильно, козырьком вперед. И мгновенно стала невидимой.

Тупс искал в лесу следы Засыпайки. Один раз он встретил знакомый запах, но тот сразу исчез. Песик не знал точно, как долго он бегал, но ему показалось, что прошла целая вечность. Стволы сосен еще светились в лучах заходящего солнца, свет вечерней зари еще золотил пышные кроны, но вскоре серые сумерки поглотили всю землю. В лесу проснулись ночные звуки.
Тупсу сделалось страшно, шерсть у него на загривке встала дыбом.
— Хочу домой! В теплую светлую комнату! На руки к хозяину! — тихонько проскулил песик.
— Вот еще! Рвешься в дом! На руки! — спорил Тупс с самим собой. — Хозяин доверяет тебе важное дело, а ты пищишь! Гордиться надо, что именно тебя послали на поиски пропавшего друга. К тому же друг хозяина — это и твой друг. Нельзя же бросить друга в беде!
Так, пожурив самого себя, Тупс двинулся дальше в лес. Наконец, он оказался на вырубке, где росла земляника. Съев в утешение несколько ягод, песик поднял голову и вздрогнул: в нос ему вдруг ударил запах Засыпайки!
Вот он! Здесь, рядом!
Тупс, радостно виляя хвостом и гавкая, запрыгал вокруг места со знакомым запахом. Но Засыпайка почему-то оставался невидимым. Почему он не поворачивает свою шапку задом наперед? А вдруг это совсем не Засыпайка! Вдруг кто-то другой пах так, как пахнет Засыпайка? Но кто? Этот другой был невидим — значит, на нем была волшебная шапка. Значит — он снял ее с головы Засыпайки!
Прунта-Прулла разозлилась, потому что на дух не переносила собак. А эта дворняжка портит ей, лапочке, настроение!
Ведьма пригрозила надоедливой тявкалке веслом, но та продолжала скакать.
Ведьма фыркнула на собаку, но та виляла хвостом!
— Я превращу тебя в камень! — прошипела ведьма, но ничего не было слышно. Наконец, Прунта-Прулла состроила самую страшную свою гримасу: скосила глаза, замахала ушами а выпустила из носа огонь. Но песик не дал себя запугать, он все прыгал вокруг ведьмы и тявкал.
— Ну и чудовище! — выругалась ведьма. Она достала из кармана зеркальце, чтобы попробовать состроить еще более страшную рожу, и оцепенела: в зеркальце было пусто! Ее, милой Пруллочки, вообще не существовало!
— Меня околдовали! — перепугалась Прунта-Прулла. — Я несчастная, околдованная ведьма! Но кто? Кто посмел это сделать? Может, тот самый тип, похожий на подушку? А вдруг он и мой дом заколдует!
Со страху ведьма совсем ошалела. Она села верхом на весло, чтобы поскорее осмотреть свой дом и свое добро.
К этому моменту Тупс решил: кем бы ни был его невидимый противник, он, Тупс, должен заполучить волшебную шапку! Песик раскрыл пасть и вцепился в засыпайкин запах. Во рту у него оказался край юбки, украшенный птичьими перьями. Но он нисколько не пах Засыпайкой! Он пах чем-то совсем чужим и неприятным.
А в следующий момент Тупс взлетел!
Он летел низко над кронами сосен. Но кто его несет? И куда?
Больше он ни о чем не успел подумать, потому что раздался треск. Край ведьминой юбки, за который уцепился песик, оторвался, и он падал, падал, падал — пока благополучно не приземлился на подушку из мха. И тут же вновь учуял запах Засыпайки! Тупс взял след и, уткнувншись носом в землю, побежал на поиски друга.

Девочка уже не узнавала деревьев и просеки и стала бояться, что скоро дойдет до противоположного конца полуострова, как вдруг услыхала голос Засыпайки. Дети побежали в ту сторону — и что же они увидели?
Посреди полянки стоял огромный круглый камень, а вокруг камня спали разные звери: заяц, два ежа, три косули, лиса и даже большой лось. И — смотри-ка! — рядом с лосем дрых никто иной, как их друг Тупс!
Дети поразились, что треск веток и их появление нисколько не потревожили сон лесных обитателей.
И тут из-за камня вышел Засыпайка. Он шел по протоптанной тропинке вокруг камня, уставившись в землю, скользя маленькими ножками на корнях, и опять скрылся за камнем. К тому времени, когда Засыпайка закончил круг и появился снова, к Майли вернулся дар речи.
— Засыпайка! — крикнула девочка. — Милый мой Засыпайка, что ты здесь делаешь? Засыпайка, уходи оттуда, пошли домой!
Засыпайка вздрогнули остановился. Он посмотрел Майли в глаза и сделал несколько шагов в ее сторону.
— Майли, дорогая, ты спасла меня от колдовства! — сказал человечек и расплакался.
А Майли почувствовала, что глаза у нее закрываются. Она без сил опустилась на мох. Теперь Мати знал, что делать. Он живо схватил кошачью косынку Майли и повязал ее на голову Засыпайке. И вот — как только хохолок Засыпайки скрылся под косынкой, спящая компания задвигалась. Заяц повел ушами, обнаружил, что он положил голову лисе на хвост, страшно перепугался и кувырком покатился в чащу. Лисица посмотрела зайцу вслед, потянулась и лениво побрела прочь. Ежи, тревожно фыркая, исчезли под папоротниками. Гордый зверь лось медленно поднялся и с достоинством удалился. Только косули с интересом разглядывали странных пришельцев. Последним открыл глаза Тупс. Он потянулся, взвизгнул и подошел к хозяину, виновато опустив хвост.
— Засыпайка, где твоя шапка? — спросил Мати.
— Пропала! — признался Засыпайка.
— А ты своим стишком наколдуй шапку обратно! — посоветовала Майли.
— Не могу! — вздохнул человечек. — От этого кружения у меня в голове все волшебные слова переболтались.
— Может быть, Тинка-Шерстинка свяжет тебе новую шапку? — предложил Мати.
— Новая шапка — не волшебная шапка! — всхлипнул Засыпайка.
Тупса мучило то, что он упустил засыпайкину волшебную шапку, дал ей улететь. Поэтому он решил пока не говорить о своем вечернем полете. Кто знает, может быть произойдет чудо, и именно он, Тупс, снова найдет шапку?
— Прежде всего, выйдем из леса, — сказал Мати. — дома что-нибудь придумаем.
— Но я теперь не знаю, как выйти из леса, — сообщила Майли.
— Что же теперь будет? — испугался Мати.
— Я возьму ваш след, — тихо произнес Тупс, — и поведу вас тем путем, которым вы пришли. — Хоть такая от него будет польза!
Молча двинулись в путь.

Через некоторое время они вышли на лесную опушку. На опушке клубился белый туман. Сквозь завесу тумана виднелось что-то большое — валун. К нему и потрусил Тупс.
Теперь из-за облака вышла полная луна, ее серебристые лучи коснулись валуна, и вдруг большой темный камень стал словно прозрачным. Он засветился, засверкал изнутри, и мгновение спустя ошеломленные друзья стояли не перед камнем, а перед прекрасным дворцом!
Мати от изумлении разинул рот. Он никогда бы не поверил, что увидеть такой великолепный дворец можно не в кукольном театре и не в мультфильме, а в здешнем лесу.
— Давай зайдем! — предложила Майли.
— Нам ничего другого не остается, — согласился Мати.
— Отдохнет немножко, — мечтательно сказал Засыпайка.
— А что если это ведьмин дворец? — колебался Тупс.
Стражи дворца — два ежа размером с теленка — ему нисколечко не нравились.
— Ведьм не бывает! — твердо произнес Мати. Он подошел к ежам, поклонился и сказал:
— Добрый вечер! Пожалуйста, проводите нас к телефону. Нам нужно позвонить домой. Ежи молча подали знак следовать за ними.
Дети вошли во дворец. Один из стражей шел впереди, другой сзади.
— Теперь мы вроде пленников, — озабоченно подумал Мати. Но тут же глаза у него от удивления широко раскрылись, потому что они вошли в тронный зал дворца.
Там были стены из красного гранита, под потолком горели люстры, а в центре зала стоял трон из желтого песчаника. На троне сидел сам Змеиный царь. Полная луна превратила его в красивого юношу, и только черный зигзагообразный рисунок на облегающей одежде говорил о его змеином происхождении.

Змеиному царю было грустно. Двое его подданных, два добрых ужа, опять пали жертвой мальчишек. За что их убили? Ведь они никому не причинили зла! Другое дело, когда кого-то кусает гадюка. Но, по правде говоря, — и гадюка просто так, для собственного удовольствии, ни на кого не нападает. Свои ядовитые зубы она пускает в ход только в случае опасности. Интересно, а человек смирился бы с тем, что на него наступил какой-нибудь гигант? Не попытался бы себя защитить?
Вот о чем думал Змеиный царь, когда стражи-ежи подвели к его трону странных пришельцев. Змеиный царь, как уже сказано, грустил. Уже несколько дней в его владениях не происходило ничего приятного, ничего интересного. И вдруг — столько гостей сразу!
— Добро пожаловать в мой дворец! — сказал Змеиный царь. — Я Змеиный царь. А кто вы такие?
— Я Майли, — сказала девочка и сделала книксен.
— Я Мати, — сказал мальчик и шаркнул ногой.
— Я Тупс, — сказал песик и стал потихоньку пятиться к двери. Но желтый свет, сверкнувший в глазах Змеиного цари, словно пригвоздил его к месту.
— А это, с косынкой на голове, это Засыпайка, — сказал Мати.
— Что это с ним? — спросил Змеиный царь.
Засыпайка и впрямь производил странное впечатление. Он то и дело закрывал глаза и тряс головой. И хотя крепко-крепко держал за руку Майли, ему стоило немалого труда удерживать равновесие и не падать.
— У бедного Засыпайки кружится голова, — объяснила Майли, — потому что он несколько часов ходил вокруг камня.
— Ясно, — сказал Змеиный царь. — Значит, Засыпайка дотронулся до КРУТЯЩЕГОСЯ КАМНЯ. Ты, Майли, назвала его по имени?
— Назвала.
— Это хорошо, что назвала, потому что только это и разрушает колдовство. Иначе бы бедная старушка так и кружила возле камня.
— Я не старушка, — слабым голосом произнес Засыпайка. — Я человечек.
— Вот как? — удивился Змеиный царь. — Я так решил из-за косынки.
— Это косынка Майли, — сказал Мати. — Я надел ее Засыпайке на голову, иначе мы бы увидели его хохолок и заснули. Ведь его волшебная шапка исчезла.
— Я нашел Засыпайкну шапку, — с грустью подумал Тупс. — Нашел и дал ей улететь!
Но тут песиком овладело злобное подозрение. Он исподлобья взглянул на Змеиного царя и спросил:
— Ты сегодня вечером летал по лесу?
— Нет, я никогда не летаю, — улыбнулся Змеиный царь. — Ночью по лесу летают летучие мыши, совы, а иной раз ведьма Прунта-Прулла.
— Теперь я знаю, в чьих руках находится волшебная шапка, — начал Тупс.
Но в этот момент издали донесся ужасный трубный звук.
— Что это? — испугался Мати.
— Это капризничает слон Прунты-Пруллы, — объяснил Змеиный царь.
— Кто такая Прунта-Прулла? — спросила Майли.
— Где слон? — спросил Мати.
— Прунта-Прулла — маленькая пухленькая ведьма, которая творит в этом лесу всякие пакости. Теперь она увлеклась фигурной выездкой на слоне, чтобы привлечь этим фокусом мое внимание.
— А тебе нравятся высокие и стройные, да? — спросил Мати, по мнению которого Змеиная царица обязательно должна быть длинной и худенькой.
— Фигура не самое важное, — ответил Змеиный царь, — но я терпеть не могу тщеславных и глупых женщин.
Снова донесся противный трубный звук.
— Где слон? — опять спросил Мати. Ведьма, какая бы тщеславная и толстая она ни была, сейчас мало интересовала мальчика, потому что ведьмы могут жить повсюду, и в этом нет ничего удивительного. Но чтобы слон, южное животное, которое обитает в Индии и Африке, появилось вдруг в этом лесу — вот это уже кое-что!
— Как он сюда попал? — наседал мальчик на Змеиного царя.
— Это долгая история, — произнес Змеиный царь, — и сегодня ее не помнит уже не один человек. Но так как сегодня вы внесли в мою жизнь приятное разнообразие, я вам ее расскажу.

— Садитесь, пожалуйста, — Змеиный царь показал на подушки, разложенные у трона.
Гости приготовились слушать.
— Эту слоновью историю уже никто не помнит, — повторил Змеиный царь, — но вы должны ее услышать.
— Несколько сот лет назад Прунта-Прулла время от времени занималась разбоем. Темными осенними ночами она разжигала огонь в бухте Чертова острова, усаживалась на прибрежный камень, пела и заманивала проходящие корабли на рифы. В то время Чертов остров был известен еще как Розовый остров и носил это имя по праву. Там росло множество кустов шиповника, и летом островок выглядел как цветущий сад. Потом, когда корабли один за другим стали налетать на рифы, моряки решили, что здесь замешан сам старый черт. Они начали обходить Розовый остров и прозвали его Чертовым. Все самые ценные вещи с разбившихся парусников Прунта-Прулла перетащила к себе в пещеру. Она заполучила тонкие шелковые ткани и воздушные кружевные платки, украсила себя драгоценными камнями и золотыми ожерельями.
— И все для того, чтобы понравиться тебе? — с жаром спросила Майли.
— Она же глупая. Тщеславная и глупая, — Змеиный царь уклонился от ответа. Очевидно замечание Майли ему было не по душе.
— А слон? — с нетерпением спросил Мати, — откуда Прунта-Прулла взяла слона?
— Это случилось однажды темной августовской ночью. Мимо наших берегов шла красавица шхуна, которая везла дары князя из далекой Южной страны властителю Северных стран. Там были кофейные зерна и какао, жемчуга и кораллы, поднятые со дна моря. Был там и невиданный в этих краях зверь — молодой слоненок.
По обыкновению Прунта-Прулла и в ту ночь зажгла свой обманный огонь и уселась петь на камень. И когда красавица шхуна подошла совсем близко к береговым камням, ведьма начала свистеть и высвистала ветер. Поднялась буря, которая выбросила шхуну на рифы. С большим трудом команде корабля удалось доплыть до берега в спасательной шлюпке. Вдруг капитан увидел, как маленькая толстенькая бабенка прыгает по кораблю и жадно складывает в передник жемчужины и коралловые ожерелья.
— Слушай, бабка, — крикнул капитан, — по какому праву ты хватаешь наш товар?!
— По береговому праву! — засмеялась ведьма. — Чья земля, того и товар! Что вы лезете на мои камни! Брысь отсюда!
Тут моряки сообразили, с кем имеют дело. Они развернули спасательную шлюпку и что было сил стали грести в открытое море. Проходившее мимо судно взяло их на борт.
А ведьма продолжала буянить на корабле. Слона она поначалу и не заметила, потому что он, убаюканный долгим морским переходом, дремал возле мешков с кофейными зернами и сам был похож на большой серый мешок.
Парусник постепенно погружался в воду.
Когда волны окатили спину слоненка, он очнулся и ступил с утопающего корабля прямо в море. Вода едва доставала ему до живота, и он спокойно вышел на сушу.
— Ах ты, моя крошка! — воскликнула Прунта-Прулла, повязала слону на ногу голубую шелковую ленту и, как овечку, повела обитателя джунглей к себе в чащу. Ведьма кормила его черникой и морошкой, молодыми сосновыми побегами, сушеными грибами и медом лесных пчел, и серый гигант стал ее домашним животным.
— А зимой? Что стало со слоном зимой? — заволновался Мати.
— Поначалу Прунта-Прулла хотела, чтобы слон погрузился в спячку. Но этого он не умел. Тогда с приходом холодов ведьма превратила слона в камень, потому что с камнем мороз ничего не сделает. И летом, когда по лесу ходят люди, ведьма тоже превращает своего любимца в камень, чтобы его никто не заметил.
— Хотела бы я видеть, как ведьма разъезжает на слоне! — с придыханием сказала Майли.
— Можно пойти посмотреть на слона? — попросил Мати.
— Если вам этого очень хочется, — слегка обиженно отозвался Змеиный царь. — Но, может быть, вначале вы осмотрите мой дворец?
Однако из осмотра дворца ничего не вышло, потому что пришел страж еж и доложил, что посланцы лесных зверей просят Змеиного царя принять их.

Вскоре они уже стояли у трона: уж, утка-синешейка, белка и косуля.
— Какая забота привела вас ко мне? — спросил Змеиный царь.
— Большая забота! Наша общая беда! Страшное несчастье! — наперебой заголосили послы. — Помоги нам!
— Говорите по одному! — приказал Змеиный царь.
Первым слово взял уж. Он был со Змеиным царем одного племени и потому чувствовал себя во дворце чуть более уверенно, чем остальные.
— Они осушают болота и вытаптывают подлесок, — пожаловалась красивая черная змейка, и белые пятнышки на ее затылке от гнева пожелтели. — Нам больше негде жить!
— Они осушают наше родное озеро! — пожаловалась утка-синешейка, и блестящие зеленовато-синие перышки у нее на шее тревожно встопорщились. — А мои детки еще не умеют летать — я не могу с ними убежать!
— Они вырвали с корнем дерево, в дупле которого спали мои мохнатики! — заплакала белка и попыталась хвостом утереть слезы. — Как мы будем теперь жить на голой земле — нас сожрет лисица!
— Они уничтожают лес. А как жить без леса! — прошептала косуля и из ее больших глаз глянула безбрежная грусть.
— Кто? — потребовал ответа Змеиный царь.
— Слон! — простонал уж.
— Прунта-Прулла! — крякнула утка.
— Прунта-Прулла со своим слоном! — фыркнула белка.
— Слон со своей Прунтой-Пруллой! — вздохнула косуля.
И в ту же минуту издалека донеслись глухие толчки и трубный голос слона.

— Что еще выдумала эта ведьма? — рассердился Змеиный царь.
— Она делает из леса гладкую площадку, — проскулила белка.
— Чтобы кататься на роликовых коньках, — грустно объяснила косуля.
— Что-о?! — взревел Змеиный царь. От ярости он позеленел и постепенно стал превращаться в змею. Одна сверкающая корона еще подтверждала его царское происхождение.
Засыпайке стало жутко.
— Где же моя волшебная шапка? — проговорил он дрожащим голосом.
— У ведьмы на голове! — прорычал Тупс.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю! Я зубами ухватился за невидимую колдунью. А потом она улетела.
— Что же ты сразу не сказал! — рассердился Мати.
— Да вы же не дали мне говорить! Видите, это все, что мне досталось. — И Тупс положил к трону Змеиного царя кусок материи, украшенный перьями, который остался у него в зубах, когда песик ловил засыпайкин запах.
— Сссмотри-ка, сссмотри-ка — это кусссок платья Прунты-Пруллы! — прошипел Змеиный царь.
— Значит моя шапка сейчас на ведьминой голове! — жалобно сказал Засыпайка. — Невидимая ведьма в лесу! Это ужасно!
— Пошшшли! — сказал Змеиный царь. Он соскользнул с трона и с невероятной скоростью выполз в дверь.
Странная компания появилась в лунную ночь на лесной просеке. Впереди всех летела утка-синешейка. За ней, извиваясь, следовал Змеиный царь, который от великого гнева все время менял окраску. Его желтые глаза освещали дорогу, как автомобильные фары. По пятам за Змеиным царем полз уж, с ветки на ветку прыгала белка, а следом шли наши друзья — Мати, Майли, Засыпайка и Тупс. Замыкала процессию косуля. Она следила, чтобы никто не отстал и не заблудился. И это было очень мило с ее стороны, потому что бедный Засыпайка со своими крохотными ножками никак не поспевал за остальными. Вскоре устал и Тупс, и Мати сунул его за пазуху. Но взять за пазуху Засыпайку детям было не под силу. Тогда на помощь пришла косуля, и Засыпайка, гордо восседая у нее на спине, думал:
— Какая удивительная штука — жизнь! Никогда не угадаешь, что принесет тебе новый день!
Наконец добрались до цели. Синешейка опустилась на мох возле Змеиного царя, уж предупреждающе прошипел: «Тс-сс!» — и все застыли на месте.
Зрелище, которое открылось их глазам, действительно поражало: посреди гладкого, как стол, поля (слон втоптал стволы деревьев в землю и превратил их в паркет!) скользила маленькая толстая ведьма Прунта-Прулла. Она кружилась на роликовых коньках необычайно ловко и проворно, вертелась на одной ноге, делала замечательные прыжки и повторяла одну и ту же комбинацию шагов. Не было никаких сомнений — ведьма репетировала танец на коньках! Наконец она остановилась и, тяжело дыша, вытерла лоб пучком мха.
Слон, который тихонько стоял рядом, зачерпнул хоботом воду из ручья, подошел к хозяйке и облил ее освежающей влагой. Ведьма пыхтела и нежилась — можно ли было найти лучший душ в лесной чаще.
Змеиный царь потрясенно молчал.
И тут ведьма заметила, что за ней наблюдают. Ее злой взгляд метнулся по краю леса.
— Что уставились! — прохрипела она. — Брысь! Это мой каток!

Но вдруг Прунта-Прулла преобразилась: она поняла, что два желтых луча, которые держали ее в кругу света, принадлежат не кому иному, как самому Змеиному царю!
— О, кого я вижу! — защебетала ведьма. — Какая честь! Сам повелитель! Добро пожаловать! Сейчас, сейчас я исполню для вас свою произвольную программу! — вслед за этим она повернулась к слону и нежным голосом попросила:
— Ну, моя Крошка, давай покажем, на что мы способны!
Слон поднял хобот и протрубил сигнал к началу. Вслед за этим серый гигант стал исполнять роль оркестра. Правой передней ногой слон выбивал на пне барабанную дробь, его задние ноги топтались в резвом ритме, хоботом он ударял старым продавленным ведром о ствол дерева, издавая к тому же звук тромбона — это был потрясающий лесной джаз!
А Прунта-Прулла сияла и щебетала. Ее нисколько не смущало то, что после недавнего душа она насквозь промокла, и с ее наряда ручьями текла вода. Она гоняла на роликовых коньках по паркету из деревьев, делала круги, пируэты, вертелась волчком, летала стрелой и закончила свое выступление безумно смелым сальто: подпрыгнула, перекувыркнулась в воздухе и красиво приземлилась.
И вот она, задыхаясь, стоит перед Змеиным царем и ждет аплодисментов. Но Змеиный царь от негодования стал темно-лиловым.
— Ты вссе-же думаешшшь, что делаешшшь? — разъярился он.
— Я танцую на роликовых коньках! — гордо объявила ведьма.
— Танцуй сссколько твоей душшше угодно, — прошипел Змеиный царь. — Только не трогай лессс!
— Но мне нужна площадка! — невинно смеясь, объяснила Прунта-Прулла. — Не могу же я кататься по стволам деревьев вверх и вниз! Не могу делать пируэты в кронах сосен!

— Давай, давай, — пробормотал он, быстро стянул шапку с головы и смело посмотрел ведьме в глаза. Теперь у него была, наконец, возможность показать, что он, Засыпайка, не какой-нибудь неудачник, который блуждает по лесу вокруг камня. Он — это он, он может спасти лес и всех его обитателей от большой беды.
Увидев Засыпайку без шапки, Прунта-Прулла почувствовала вдруг непреодолимую тягу ко сну. Роликовые коньки ее больше не слушались, и ведьма в страхе увидела, что мчится прямо на сосну. Она так резко затормозила, что завертелась на месте. И вот уже веки у нее сомкнулись. Она вращалась на своих роликовых коньках и спала. Спала и вращалась.
Понадобилось еще несколько секунд, чтобы Змеиный царь вполне овладел собой. Он знал, что один на один ему Прунту-Пруллу не одолеть, но уж спящая колдунья, безусловно, уступала ему в силе! Он встал на хвост, направил свои желтые лучи на ведьму и сказал:
У кого из-с камни ссердце,
Сстанет ссам безглассным камнем!
Сстанет! Сстанет!
Сстанет камнем!
Прунта-Прулла
Здессь засстынет!
Раздался треск. И там, где только что вертелась маленькая пухленькая ведьма, возник круглый серый камень!
Дети, пораженные, молчали. Такое окаменение ведьмы они видели впервые в жизни.
А ставший видимым слон повел себя довольно странно. Он медленно ходил вокруг камня, трогал его своим длинным хоботом и издавал удивительно тоненькие прерывистые звуки.
— Слон плачет, — догадалась Майли.
— Что же с ним будет? — заволновался Мати.
— Сслона отошлем домой, в Южную сстрану, — сказал Змеиный царь. На это слон поднял свой хобот к небу и протрубил так сильно, что у детей по спинам побежали мурашки, а Тупс отчаянно затявкал.
И вдруг слон заговорил!
— Не хочу в Южную страну, — медленно проговорил он. — Хочу остаться со своей любимой хозяйкой. Она повязала мне на ногу шелковую ленту, она кормила меня морошкой и сушеными грибами. Она заботилась обо мне — я ее Крошка…

И слон снова заплакал. Его горячие слезы падали на холодный камень, и камень зашевелился. Змеиный царь свернулся в клубок и задумчиво качал своей коронованной головой.
Внезапно у Майли из глаз брызнули слезы.
— Что с тобой? — спросил Мати дрожащим голосом. Они сам чуть не плакал.
— Мне жалко ведьму! — хныкала Майли.
— Мне жалко слона! — признался Мати.
А Тупс, маленький храбрый Тупс, опустив хвост между ног, подошел к слону и в утешение лизнул его хобот.
Змеиный царь все качал своей коронованной головой и внимательно следил за всеми.
Наконец он выпрямился и произнес:
— Не сстоит жалеть Прунта-Пруллу. Она злая. Она губит лесс.
— Она же хотела покататься на роликовых коньках! — Майли попыталась защитить ведьму. — Она же хотела тебе понравиться!
— Она думала вссегда только о ссебе! — прошипел Змеиный царь. — О других она вообще не заботилась!
— Обо мне заботилась, — тихонько вставил словечко слон. — Мы были друзьями.
Змеиный царь с упреком посмотрел на слона.
— И во имя дружбы ты, умный зверь, выполнял каждый безумный приказсс ведьмы!
— Я больше не буду! — пообещал слон. — Я теперь буду думать сам.
— Я тоже больше не буду! — проскрипел камень, оживший от слоновьих слез.
— Прунта-Прулла, выходи! — приказал Змеиный царь.
И вот уже на месте валуна стояла ведьма Прунта-Прулла, но совсем новая Прунта-Прулла — смиренная и покорная.
— Я здесь, — мягко сказала она.
— Ты ссоглассна забыть ссвои злые мыссли? — Змеиный царь требовал ответа. — Ты ссоглассна сстать разумной?
— Забуду! — пообещала ведьма. — Забуду и изменюсь. Ведь теперь у меня есть друг! Мой Крошка — мой друг! Он заботится обо мне!
— Какая странная штука жизнь! — думал Засыпайка. — Даже ведьма не догадывалась, что есть кто-то, кто о ней заботится!
Майли, на которую произвело впечатление спортивное увлечение ведьмы, подбежала к Змеиному царю и прошептала:
— Проселочная дорога совсем гладкая…
— Верно! — Мати поддержал девочку. — Проселочная дорога и все шоссе покрыты асфальтом. Вот это каток!
— Да будет так! — согласился Змеиный царь. — Я не стану разлучать вас. Живите и дальше рядом окаменелыми друзьями. А яссными лунными ночами ты, Прунта-Прулла, можешь кататься на роликовых коньках по шоссе и ездить верхом на ссвоем Крошшке. Но помни: ессли ты еще раз прикосснешшься к лессу или сделаешь другое зло, я превращу тебя в камень навссегда!
— Угу! — ликующая ведьма поднялась на своем весле в воздух и скрылась.
Прошла минута, и со стороны шоссе донесся шум и грохот. Не было никаких сомнений — Прунта-Прулла мчалась по асфальтированной дороге на роликовых коньках!
— Может быть, теперь осмотрим дворец? — напомнил Засыпайка. — Иначе мы не успеем, скоро утро.
Словно в подтверждение его слов луна скрылась за облаком, и звезды, одна за другой, стали гаснуть.
Змеиный царь забеспокоился.
— Друзья, на ссегодня нам нужно расстаться, — с сожалением сказал он. — Как только первый луч ссолнца косснется моего дворца, он превратится в камень. И тогда я не ссмогу попассть домой. Не могу же я целый день бродить по лессу. Маленькие дети и сстарые люди при виде меня исспугалиссь бы до полуссмерти. Прощайте, друзья мои! Сспассибо тебе, Зассыпайка, ты помог мне одолеть, Прунту-Пруллу! Вессь лесс и все лессные обитатели от души благодарят тебя!
Когда первый луч солнца тронул сосновые кроны, Змеиного царя уже не было на поляне. А на месте слона перед детьми стоял огромный серый замшелый валун.
— А как же моя работа! — воскликнул вдруг Засыпайка. — Я же должен был усыпить деревенский люд!

Засыпайка послушно влез на подушку.
— А теперь сними шапку и посмотри своему отражению в глаза! — продолжал Мати. А сам отвернулся, чтобы при виде Засыпайки без шапки не уснуть самому.
Засыпайка с интересом поизучал свое отражение в зеркале, остался им вполне доволен и стянул с головы шапку. Он зарябил, растаял и исчез. После этого Мати отволок подушку за свою кровать. Здесь Засыпайка мог безмятежно спать, не попав никому под ноги.
Время тянулось как-то сонно. Мати с нетерпением ждал дня рождения, но часы словно замедлили свой ход. Наконец настал вечер. Мати лежал в постели и слушал звуки, доносившиеся с веранды. Уснуть бы поскорее. Утром проснешься, и день рождения уже наступил!
Но интересно — когда появляются подарки? Каждый год, когда он просыпался утром в свой день рождения, подарки уже лежали на столе. Нет, сегодня он будет сторожить!
За кроватью кто-то скребся. Неужели мышь? Потом послышались возня, кряхтение и позевывание, и вылез Засыпайка. Свежий и отдохнувший, он приступил к своей ежевечерней работе.
— Спокойной ночи, Мати! — произнес он и стянул с головы волшебную шапку.
Мати быстро зажмурился. Засыпайка надел шапку и приготовился уходить.
— А я не сплю! — радостно сообщил Мати и открыл глаза.
Раз! — Засыпайка стянул шапку. А Мати снова зажмурился. Засыпайка пошел к двери.
— А я все равно не сплю! — торжествовал мальчик.

— Что ты фокусничаешь! — рассердился Засыпайка. — Мне некогда с тобой возиться, я и так опоздал. Надо спешить, чтобы все деревенские смогли отдохнуть.
— Я хочу посмотреть, как появятся подарки! — Мати был непреклонен.
— Хорошо, — вздохнул Засыпайка и протянул другу волшебную шапку.
— Беги на веранду и спрячься под стол! Там и отдашь мне шапку.
Когда мама пару часов спустя зашла к сыну, постель была пуста. Начались поиски, которые продолжались, пока дедушка не сообразил заглянуть под стол на веранде. Он взял спящего мальчика на руки и отнес его в постель. Но как Мати удалось незамеченным пробраться на веранду и спрятаться под столом, не смог понять никто.
Когда Мати проснулся утром в свой день рождения, выяснилось, что он все-таки проспал появление подарков. Одним прыжком мальчик вскочил, и вот он в пижаме уже стоит в дверях, жмурясь от яркого солнечного света.
— Смотри, герой дня уже на ногах! — заметил дедушка.
— Начинаем! — скомандовала прабабушка, приехавшая утром из Таллинна.
Они выстроилась в ряд — бабуля, бабушка, дедушка, мама и папа, глубоко вдохнули и запели поздравительную песенку:
С днем рожденья!
С днем веселья,
именинник дорогой!
Будь здоровым, сильным, ловким
и удачливым во всем!
Для тебя распелись птицы,
для тебя цветы горой,
жизнь твою согреет солнце,
именинник дорогой!
— Знаешь, Мати, — сказала мама, — эту песенку сочинила для тебя бабушка!
— Это мы вдвоем с дедом сообразили, — скромно сказала бабушка Салме.
— В сарае с сетями, когда руки работают, отчего бы не посочинять, — усмехнулся дедушка.
На столе ждали подарки: губная гармошка, книга сказок, надувной мяч, качели, которые папа пообещал повесить во дворе, и связанный мамой шерстяной жилет. Посмотрев подарки, Мати побежал к морю мыться.
А потом вся семья села за праздничный стол. Утро ушло на то, чтобы научиться играть на губной гармошке. Потом Мати с папой и мамой пошли на берег загорать, играть в мяч и купаться.
В пять часов пришли гости: Алина со своим черничным пирогом и семья лесничего — Майли с дядей и тетей. Майли принесла Мати букетик ромашек и плитку шоколада. А тетя с почты — поздравительную телеграмму от таллиннских бабушки и дедушки.
И снова на веранде накрыли кофейный стол. Детям там не сиделось. Они побежали во двор — играть в мяч и качаться на качелях. А взрослые с удовольствием беседовали.

— Дело идет к вечеру, — заметила Алина через несколько часов, взглянув на синеющую бухту.
— Кофе это хорошо, но не хватает именинного костра! — сказал папа, вставая из-за стола.
Все пошли к морю, где уже была сложена груда хвороста. Папа был ловкий костровой — огонь зажегся от одной-единственной спички. Сухие ветки горели с треском. И вскоре на прибрежных камнях пылал великолепный именинный костер.
Мама расстелила на камне пеструю клеенку и поставила на нее три миски: в одной были свежие огурцы, в другой помидоры, а в третьей — порезанная на кусочки колбаса. Дети нанизывали куски колбасы на деревянные палочки и поджаривали их на углях. А чтобы утолить жажду, пустили по кругу кувшин с морсом. Вот это был ужин!
Невидимый Засыпайка сидел поодаль, на камне у самой воды и оттуда мрачно следил за костром и гостями. Хорошо им веселиться! Они уже поздравили именинника и отдали еду подарки. А он, Засыпайка, никак не может придумать, что подарить другу на день рождения. Подарить бы мяч — но их у Мати уже четыре штуки. Грузовик — но машинами забит весь угол на веранде! Все у него есть, а чего нет, то можно купить в магазине. А Засыпайке хотелось подарить что-нибудь такое, чего не смог бы принести никто другой. Что-нибудь такое, что всегда напоминало бы Мати об этом именинном костре на берегу моря и о его друге Засыпайке.
Без всякого настроения он перевел взгляд на море. Возле чайкиного камня плавала одинокая утка. Вот она опустила голову в воду и нырнула. Засыпайка подождал, пока утка не появится на поверхности, но ее нигде не было. Засыпайка заволновался. Какое несчастье — утка утонула! Человечек уже раздумывал, как спасти утку, как вдруг она показалась из воды совсем в другой стороне.
— Опять меня провели, — рассердился Засыпайка. — Я ничегошеньки не смыслю в здешней жизни!
Он невесело задумался, как вдруг заметил, что видит в воде свое отражение. В испуге он потрогал волшебную шапку — она была на месте. Но из моря на него продолжало смотреть его собственное отражение. Как это могло быть — ведь он невидим! Или волшебная шапка испортилась? Засыпайка повернул шапку задом наперед, и вот — будьте добры! — на него из воды смотрело уже два отражения!
— Это ты? — спросил Засыпайка у второго отражения.
— Я, — ответил голос рядом с Засыпайкой.

Так оно и было — там стоял его двойник, Кясмуский Засыпайка.
— Чего ты хочешь? — спросил Засыпайка, хотя ему и без расспросов все было ясно.
— Хочу домой! — ответил двойник. — В городе ужасно неудобно жить. Столько машин, и троллейбусов, и трамваем… А какие высокие дома! Только и знаешь, что взбираешься по лестницам, потому что в самодвижущиеся шкафы я входить не решаюсь!
— Я тоже хочу домой, — признался Засыпайка. — Но я как раз скучаю по городу. Похоже, каждый из нас может как следует действовать только у себя дома.
— Ты прав, — согласился собрат по профессии.
Солнце, уходившее за лес, выкрасило облака в розовый цвет.
Море позеленело, потом пожелтело и, наконец, успокоилось на вечернем сером цвете. По ту сторону бухты на мысу зажегся огонек. Погорел недолго и погас. Потом опять зажегся и опять погас.
— Что это? — спросил Мати.
— Маяк, — ответил дедушка. — Огнем он показывает путь кораблям.
— Так же, как кясмуский? — спросил Мати.
— У каждого маяка свой огонь, — объяснил дедушка. — По нему капитаны знают, куда держать курс.
Дедушка посмотрел на мигающий вдалеке маяк, посмотрел на бабушку Салме, на лице которой плясали отблески костра, наклонился к ней и шепнул:
— А мой маяк — ты! Ты все эти годы указываешь мне путь.
Бабушка умилилась и тайком утерла слезу, но этого никто не заметил. Никто, кроме нее, не слышали дедушкиных слов.
Все сидели молча и смотрели на языки пламени. Папа подложил в огонь сухие ветка можжевельника. В воздух взметнулись искры, напомнившие Мати конский хвост. А вдруг это был голубой конь морской царицы, который взмахнул огненным хвостом на празднике и, рассыпав искры, ускакал ввысь?
Мати следил за полетом искр. Многие сразу же гасли, по некоторые поднимались прямо к небу. В бледной вышине зажглись первые звезды. Или это были искры, поднявшиеся от именинного костра? А может быть там, высоко-высоко наверху, на далекой-далекой звезде сейчас горит именинный костер какого-нибудь маленького мальчика?
Мати смотрел на звездное небо. Оно было таким глубоким и бесконечным, что у него закружилась голова. Мати посмотрел вокруг — отсветы пламени играли на знакомых лицах. 

Как он любил их всех! И, естественно, Засыпайку тоже. Почему это он весь день не показывался?
Мати встал и отошел от костра, на большой прибрежный камень.
И вдруг Засыпайка понял, что подарить другу на день рождения! Он соединил указательные пальцы и пробормотал:
Трипс-транс-трулль,
Восемь дырок,
Пять кастрюль!
И вот он уже держал ее в руках — маленькую мягкую куклу-Засыпайку!
— Поздравляю с днем рождения! — торжественно произнес Засыпайка.
— С днем рождения! — сказал и его коллега, Кясмуский Засыпайка. Мати от удивления лишился дара речи: вместо одного Засыпайки перед ним вдруг очутились сразу трое! Только его друг был цвета морской волны, незнакомец — желтый, как одуванчик, а третий, крошечный, которого они оба держали за руки, был куклой!
— Пожалуйста, прими на память этот подарок, — сказал Засыпайка и протянул другу маленького Засыпайку.
— Спасибо! — сказал Мати.
Ему очень понравился подарок. Но…
— Почему на память? — с тревогой спросил он.
— Теперь я ухожу, — грустно произнес Засыпайка. — У людей может быть два дома — зимний и летний, и оба они милы и дороги. Но такие, как я, чувствуют себя хорошо только в одном месте.
— Но в Таллинне мы увидимся? — дрожащим голосом спросил Мати.
— Конечно, увидимся! — заверил Засыпайка. — Пока ты будешь ребенком. А эта кукла пусть остается с тобой, даже когда ты вырастешь. И пусть напоминает тебе этот именинный костер на морском берегу и твоего друга —
ЗАСЫПАЙКУ!

Иллюстратор Шкоп С.Я.