Аннушка

Был у одной вдовы сын. Очень она им дорожила. Никуда от себя не отпускала. Целый день обучала его да наставляла, да советы давала. Она на базар, и он за ней должен тащиться: она в поле, и он плетется.

Надоела Микалю такая жизнь, и стал он призадумываться. Вдова Египеча, как увидит его в задумчивости, из себя выходит. Понимает она, что все больше парень от нес отдаляется, совсем чужой стал. Вот уж она беснуется, вот его уговаривает, а Микаль будто даже не слышит совсем.

Затосковал парень.

Выпустила тогда Египеча своих черных голубей и шуганула их в ясное небо: летите за леса и горы, за поля и долы, разыщите Микалю невесту-жену, робкую, послушную, чтоб ни в чем не перечила свекрови, чтоб была мне рабою верною, служанкою преданной…

Взвились черные голуби под облака, покружились, покружились и полетели на запад. А когда вернулись, закурлыкали, зашептали старухе непонятные слова.

Насупилась Египеча, потемнела с лица. Дала она голубям горсть пшена и пуще прежнего шуганула их грязной тряпкой.

Улетели голуби прямехонько на запад, а ночью возвратились, принесли на своих крыльях сиротку Аннушку. Где они ее отыскали, у кого украли, неизвестно. Только стала Аннушка с той поры Египечина сноха.

Много было у Аннушки забот, еще больше хлопот. От зари и до зари гоняла ее старуха по разным делам.

Ожил Микаль, разгладились на переносье морщины, посветлели глаза. Смотрит он на свою Аннушку, не насмотрится.

А старуха стала отсылать его из дому по каждому поводу. Приревновала она его к безответной Аннушке. И чем безропотнее была сноха, тем озлобленней свекровь. Сядет она у печки, возьмет в руку трубку с кулак величиной, набьет ее зловонным зельем и попыхивает, черным дымом покашливает. И нее смотрит, смотрит на красавицу сноху. Мысли злобные надумывает.

Обманули ее черные голуби. Обещали принести хилую да невзрачную. А эта хоть и бледна лицом, хоть и худа без меры, хоть и запугана до робости, а нет в ней покорности. Выполнит она все как приказано, а будто по-своему поступит.

Вот и на Микаля почти не смотрит, а он уж жить без нее не может.

И ворожила старая, и колдовала, и хитрила. Наконец решила Египеча извести свою кроткую сноху.

— И все-то ты, бабонька, без пользы мельтешишь, — говорит она Аннушке, поди-ка лучше в дальний лес. Овцы мои там пасутся. Настриги шерсти мешок, пряжи напряди, мужу теплые носки свяжи, а свекрови дукес изготовь.

— Как же я, матушка, тех овец найду? — спрашивает сирота.

— А есть там дуб древний с дуплом. Ты встань под него и об ствол ножницами постучи, они сами сбегутся.

Взяла Аннушка ножницы, мешок для шерсти и пошла в дальний лес овец искать.

Приметил ее издали Микаль и бежит вдогонку.

— Куда это ты, женушка, снарядилась?

— Да вот матушка послала в дальний лес овец стричь.

— Какие же в лесу овцы, простая ты душа! Волки там да медведи. Разорвут они тебя, косточек не оставят. Не ходи ты в лес.

— Как же я могу ослушаться? Хуже волка она нас с тобой изведет. Лучше уж я одна погибну.

— Не бывать этому! — крикнул Микаль, и в голосе его прозвучал гнев. — Я с тобой пойду!

Зашли они в дальний дремучий лес. До того он густой оказался, что света дневного не видно: темень стоит, как в сумерки. Стонет кто-то жалобно ухает грозно, крадется, под ногами ветки похрустывают, злые голоса улюлюкают.

Прижалась Аннушка покрепче к мужнину плечу, побледнела еще заметней, а молчит. Микаль топорище в руке сжимает, зорко за кустами следит: не покажется ли где кровожадная пасть, не заблестят ли голодные глаза.

Так плечо к плечу дошли они до древнего дуба. Закинул Микаль веревку на высокий сук, забрался по ней на дуб, а потом Аннушку поднял.

Подошла Аннушка к широкой Каме-реке, а другой берег еле виден в тумане. Как туда без лодки перебраться? Села она на берегу, пригорюнилась: назад воротиться — свекровь укорами изведет, а реки ей с пестерем не переплыть. Смотрит: стая гусей к ней летит. Окружили ее гуси, шипят, шеи вытягивают, вот-вот за ноги щипать начнут.

— Гуси, гуси, я вам ситнички припасла, — сказала Аннушка и стала ситники крошить и гусей потчевать.

Наелись гуси и говорят:

— Хотели мы тебя до смерти защипать, да больно ты добрая. Все ситники нам скормила. Мы тебя отблагодарим. Садись к нам на спину, на тот берег перенесем.

Так они и сделали. Забралась Аннушка на спину самого большого гуся, и поплыли они на другой берег Камы. А пестерь другой гусак в клюве перенес. Вышли они на берег, помахали Аннушке крыльями и улетели.

Подошла Аннушка к болоту, а дороги не знает, стала с кочки на кочку прыгать. Вдруг выскочили из густой осоки голодные псы, окружили они Аннушку, зубами щелкают, к горлу подбираются.

— Собачки, собачки, пощадите меня, я вам мяса принесла, — сказала Аннушка. И бросила собакам телячью ногу. Накинулись голодные псы на телячью ногу, мигом разодрали ее на клочки.

— А ты добрая! — сказали они и помахали хвостами. — Нам никто еще такого вкусного мяса не давал. Пойдем, мы тебя через болото проводим.

Провели собаки Аннушку через гнилое болото, а в лес идти побоялись.

— Мы с волками не в ладах, — сказали они.

За болотом раскинулось широкое поле, на котором, словно часовой, стояла береза. Поднялся тут сильный ветер. Зашумела береза, замахала гибкими ветвями.

— Не пущу, не пущу тебя дальше, ветками исхлещу.

— Березка, березка, я тебе белую косынку в подарок принесла.

— Ишь ты! Косынку? — недоверчиво сказала береза. — А я собралась тебя ветками исхлестать. Ну, проходи тогда, коли такая добрая. А косынка мне пригодится. Давно уж принарядиться хотелось.

Пересекла Аннушка широкое поле и вошла в дремучий лес.

Лесника-то давно и в живых не было, осталась от него лишь ветхая сторожка, в которой поселилась злая старуха. Вот лес и одичал. Стали в нем водиться волчьи стаи, медведи повадились разбойничать, совы гнезда разорять. И пожары здесь случались, и дела темные, непонятные. Сумеречно, сыро было в запущенном лесу.

Замелькали вдруг зеленые огни между деревьев, заметался, аукнулся волчий вой, и Аннушка оказалась в зверином кольце.

— А-а-а! Тебя-то мы и поджидаем, голубушку, — сказал самый матерый волчище. — Есть у нас строгий наказ доставить тебя к хозяйке. Пытать тебя будут.

— За что же меня пытать? — ужаснулась Аннушка. — Что я плохого людям сделала?

— Нам это не ведомо, — рыкнул волчий вожак. — Пошли!

Жадными глазами поглядывали на нее волки, но, видно, не смели ослушаться строгого приказания колдуньи. Кто же, как не колдунья, может распоряжаться зверями и сама творить зло! Первый раз за все время поникла Аннушка головой. «Почему это так бывает в жизни, что одним достаются только радости, а другим одни печали?» — думала она.

Привели волки пленницу к черной, покосившейся избушке с одним оконцем.

— Дальше одна иди, — сказал вожак, — нам запрещено. Да не вздумай убегать! От хозяйки никто еще не убежал. Беглецов нам позволено в клочья рвать без разбору.

Заглянула Аннушка в оконце — никого, постучала — не отзываются. Толкнула она дверь легонько и шагнула через порог.

— Жжжживой отсюда не воротишься! — проскрипела дверь.

— Что это ты так скрипишь, дубовая? Давно, видно, тебя не смазывали! Маслице вот у меня тут есть, дай я тебя смажу.

— Добра-а-а, — еще раз скрипнула дверь и затихла.

Оглядела Аннушка колдовское логово, и жутко ей сделалось: кругом скелеты, чучела, головы зверей и птиц, а посредине избы огромный котел с кипящей смолой.

С печки на нее уставился облезлый черный кот:

— Мя-а-асо пришло, мя-а-асо!

— Что ты говоришь! Какое же я мясо? Я Аннушка.

— Мя-а-асо! Хозяйка сделает из тебя мя-а-асо. Только мне она отдает одни кости. Она сварит из тебя колдовское зелье. Но сначала тебя будут пытать.

— За что же меня пытать?

— Как за что? Мя-а-конькая!

— Ну, зачем? По-моему, ты одичал, котик, дай я тебя поглажу.

— Мя-а-асо!

— Покушай вот лучше свежей сметанки. Я всю ее тебе и отдам, нечего ее старухе беречь. Вот так.

— Мур-мур-мур, — сказал кот, — неслыханной вкусноты штука.

— Это не штука, а сметана. Понравилась?

— Мур-мур-мур, старая карга кормит меня объедками.

— А-а-а! Пришла, мое солнышко! — услышала вдруг пленница, и из печки выскочила скрюченная старушонка. — Тебя-то мне и не доставало. Говори! — взвизгнула она. — Чем околдовала моих верных псов? Кто научил тебя ворожить? Сознавайся!

— Я не умею колдовать, — ответила Аннушка. — Меня прислала к тебе свекровь, твоя сестра. Как поживаешь, тетушка?

— Хе-хе-хе, «тетушка», говоришь? Отвечай! — снова взвизгнула она. — Чем очаровала злых гусаков, что не тронули тебя. А береза? Что она, с ума спятила на старости лет! Завтра же прикажу ее сжечь!

— Не надо, пожалуйста, она такая славная!

— Ах, ты еще заступаться! В котел ее!

В это время за окном раздался протяжный совиный крик. Колдунья вихрем вылетела из трубы. Что-то нежданно-негаданно стряслось и ее владениях.

— Что же ты стоишь? Беги! — крикнул кот.

Аннушка кинулась из страшного дома, и дверь бесшумно отворилась, пропуская ее. Кажется, она даже вздохнула. Может, ей тоже захотелось убежать! А кот выпрыгнул в окно и побежал следом за беглянкой. И ему опостылели мрачная изба и скупые объедки.

Легко сказать: беги! А куда? Кругом черной стеной стоял хмурый лес. Ни дорожки, ни тропинки.

— Сюда! Сюда! — поманил кот.

Аннушка бежала изо всех сил, но скоро она услышала волчий вой и звуки погони. Волки настигали ее. Уже слышно было их хриплое дыхание…

«Табак! — подумала Аннушка. — Нужно высыпать нюхательный табак!».

Она выхватила из пестеря пачку и высыпала ее через плечо. К счастью, ветер дул ей в лицо. Она слышала, как взвыли волки, которым табак попал в нос и в глаза. Погоня отстала.

Вот и кончился лес. Только волки снова хрипят за спиной. Еще немного, и начинается болото, а там голодные собаки. Неужели и они кинутся на нее. раз нет больше мяса, чтоб утолить их голод?

Аннушка еле добежала до болота, когда оттуда выскочила стая псов и кинулась навстречу волчьей погоне. Они с визгом сцепились и начали грызться, как заклятые враги, одни за страшную колдунью, другие за добрую Аннушку. «Хорошие собачки, — с благодарностью подумала беглянка, — они ценят добро».

Наконец-то Кама-река! А где же гуси! Как перебраться через поток воды? И вдруг — шум и свист крыльев. Целая туча гусей. Они подхватили измученную беглянку и легко перенесли ее на безопасный берег.

Выскочила колдунья из болота, мечется по берегу, не может сообразить, как через реку перебраться. Вдруг вспомнила: бросила на воду платок, села на него и поплыла. Но на середине реки на нее налетела стая диких гусей и опрокинула злобную старуху в воду. Тут и пришел ей конец.

Прибежала Аннушка домой чуть жива от усталости и страха. Увидела ее Египеча, поняла все и упала перед ней на колени:

— Прости меня, сношенька Аннушка, — взмолилась она, — думала я тебя извести-уморить. Но, вижу, победила ты мою злобу. Доброта твоя чуть было не сгубила тебя, она же тебя и спасла. Будешь теперь ты жить долго и счастливо. Я вам мешать не стану, уйду куда глаза ведут…

Тут и Микаль с базара воротился, увидел он жену целой и невредимой и едва не расплакался от радости. «Никогда больше не оставлю тебя одну». — поклялся он. И, говорят, сдержал свое слово.

Иллюстратор Мошев А.В.