В одной деревне жили отец и его сын А-ту. Они обрабатывали своё маленькое поле — тем и кормились.
Ещё только светать начнёт, а они уже в поле работают, головы не поднимают, спины не разгибают. И всё же не было у них достатка.
Отец был стар, А-ту — слишком мал. Мотыга, которой он работал, была, пожалуй, в три раза больше его самого.
Вот как-то поспели у них на поле бобы. А-ту нарвал к обеду стручков и, усевшись на пороге дома, стал их чистить. Чистил и напевал:
— Синие, зелёные, красные бобы! Ай-я, ай-я, красные бобы!
Вдруг чей-то голос сказал:
— Не бывает красных бобов.
А-ту поднял голову — никого. По сторонам посмотрел— тоже никого. Обернулся, в дом заглянул — и там никого.
«Хэ, это мне послышалось», — подумал он и снова принялся за стручки.
— Ай-я, ай-я, синие бобы! Ай-я, ай-я, красные бобы! — запел он.
— Не бывает красных бобов, — ещё яснее, чем в первый раз, прозвучал тот же голос.
Страшно удивился А-ту. Опять посмотрел по сторонам, опять заглянул в дверь, не спрятался ли там кто-нибудь, но никого не было.
— Странно, кто же это говорит?
— Это Доу-эр-боб, — услышал А-ту.
— Где же ты? — спросил А-ту.
— Здесь, в самом большом стручке.
А-ту поспешно отыскал самый большой стручок и только хотел его расщепить, как он сам треснул и раскрылся и оттуда выпрыгнул маленький человечек. От макушки до подошв в нём было не больше одного цуня. А цунь, вы знаете, не больше маленького мизинчика. Кожица его была белой, как снег, а всё остальное было зелёным: зелёные волосики на голове, зелёные брови и ресницы и даже бусинки глаз зелёные. На нём была зелёная одежда и такие же зелёные туфельки.
А-ту даже подпрыгнул от испуга: в первый раз увидел он чудо! Но потом завёл разговор:
— Ты так и живёшь в стручке?
— Да, — ответил боб. — Я всегда живу в самом большом стручке.
— А что ты там делаешь?
— Пою песни.
А-ту очень обрадовался и сказал:
— Как хорошо! Я очень люблю, когда поют. Вот я буду чистить стручки, а ты мне пой.
И он начал отбирать стручки, а боб запел:
Очистишь стручки, поджаришь бобы.
Кушай на здоровье сладкие бобы!
Как только боб запел, А-ту почувствовал в себе необыкновенную силу, пальцы его весело затанцевали, и корзина вмиг наполнилась очищенными бобами.
— Чудесно! — прошептал изумлённый А-ту. — Прошу тебя, боб, давай жить вместе.
— Давай, — ответил боб. — Только не забывай обо мне, как бы ты ни был занят. А я буду петь тебе песни.
На следующий день А-ту положил стручок в карман и отправился вместе с отцом убирать пшеницу. Как только его руки дотронулись до стеблей пшеницы, боб тихонько запел:
Мы пшеницу уберём и на мельницу снесём,
Мы пшеницу уберём и лепёшек напечём.
И снова, услышав песенку боба, А-ту почувствовал в себе необыкновенную силу. Движения его стали стремительными, как порывы горного ветра, и работа пошла вдвое быстрее. Отец, всегда обгонявший А-ту, теперь отставал от него и жаловался на свою старость.
Через два дня А-ту отправился с отцом мотыжить землю. Стручок он снова положил в карман и как только поднял мотыгу, боб запел:
Мы работаем опять, раз, два, три, четыре, пять!
Разрыхлим мотыгой землю, чтобы мягко было спать!
Как и в прошлый раз, услышав песенку, А-ту стал работать вдвое быстрее, и отец никак не мог угнаться за ним.
За что бы ни брался А-ту в этот год, он всё делал вдвое быстрее, и, конечно, урожай они собрали вдвое богаче. Амбар доверху был засыпан зерном, баклажаны выросли величиной с кабачки, кабачки — величиной с тыкву, а тыква — величиной с бочку.
Отец хвалил доброе небо — ведь он думал, что просто погода выдалась удачная.
На следующий год, когда снова поспели бобы и А-ту снова чистил их на пороге дома, к нему вдруг подошёл один бездельник. Он очень удивился, увидев, какие у А-ту необыкновенно большие бобы, и спросил, как он сумел вырастить их.
— Мы хорошо взрыхлили землю, — ответил А-ту, — и посеяли бобы, а проросли они сами, зацвели сами и выросли сами такими.
— Так просто быть не может, — сказал бездельник. — Это дело рук какого-нибудь волшебника.
— Какого волшебника? У меня есть лишь боб, который умеет петь песни, — сказал А-ту.
— Умеет петь песни? Обыкновенный боб? — удивился бездельник.
— Нет, не обыкновенный! Это боб, который живёт в самом большом стручке.
— Бестолковый! Это и есть волшебник! И ты ещё чистишь стручки! Ведь ты можешь получить от него всё, что только пожелаешь!
И, улучив минутку, бездельник украл у А-ту стручок, в котором жил поющий боб. Ведь воровать он умел — тем и живут бездельники: воровством да чужим трудом.
Прибежав домой, бездельник положил стручок на стол и громко позвал:
— Эй, боб, выходи!
Стручок раскрылся, и маленький человечек выпрыгнул на стол. Его кожица была нежной и белой, как снег.
— Скорей сделай для меня огромный дом! — закричал бездельник.
— Чего ещё ты хочешь? — спросил его удивлённый боб, и кожица его пожелтела.
— Ещё я хочу удобную бронзовую кровать, много красивой одежды, ещё хочу… — изо всех сил старался придумать бездельник. — Хочу вкусной рыбы, мяса, засахаренных фруктов, печенья.
— Ещё что? — Теперь кожица у боба позеленела.
— Хочу полный мешок золота! — наконец сообразил бездельник.
— Зачем тебе всё это?
— Зачем? Я оденусь в красивые одежды, наемся вкусных кушаний, лягу на бронзовую кровать и прикажу другим работать на меня.
— А что же будут тогда делать твои руки и ноги? — спросил боб, и лицо его стало пепельного цвета — цвета печали.
— На меня будут работать другие, у меня будет всё, так зачем же я ещё буду что-нибудь делать своими руками или ногами?
Боб подумал и сказал:
— Хорошо, бери мотыгу и иди за мной. Ты найдёшь там, в земле, всё, о чём мечтаешь.
Бездельник схватил свою мотыгу, покрытую густой паутиной, спрятал стручок в карман и поспешил на поле.
— Теперь подними мотыгу.
Бездельник поднял мотыгу, уверенный, что вот сейчас он откопает глиняный чан, полный золота, а боб запел:
В первый раз за всю свою жизнь бездельник заработал во всю силу. Его руки сами поднимали и опускали мотыгу и никак не могли остановиться. Мотыжил, мотыжил, а золота всё не видно было.
— Где же золото? — спросил он.
— Потерпи ещё, — ответил боб, продолжая петь.
У бездельника уже руки онемели, а, кроме разрыхлённой земли и дождевых червей, никакого золота и видно не было.
Взмолился бездельник, запросил пощады:
— Сжалься, боб, не пой больше!
— Привыкай работать, никчемный человек! — пел боб и умолк лишь тогда, когда бездельник упал и шевельнуться уже не мог.
Тогда боб исчез, как будто его никогда и не было.
Не день и не два болели кости у бездельника, но он опять пошёл в поле. И сам пел песню боба и целую весну мотыжил поле — уж очень ему хотелось найти золото. Правда, он так и не нашёл ни глиняного чана с золотом, ни бронзовой кровати, но зато осенью собрал урожай, и у него стало много вкусных кушаний и красивой одежды.
Говорят, что с тех пор он всё время поёт песни, а ведь раньше он рот открывал только для того, чтобы поесть или зевнуть.
Ну, а что стало с А-ту и его старым отцом?
Оставшись без своего маленького друга, А-ту долго горевал. Тяжело им стало работать без его весёлых песен. Но вот однажды, с трудом поднимая тяжёлую мотыгу, А-ту вдруг тихонько запел песенку боба:
Мы работаем опять, раз, два, три, четыре, пять!
И как будто мотыга стала легче. Всё быстрее и быстрее стал А-ту поднимать и опускать её: ведь песенка боба была волшебной. Снова их маленькое поле дало богатый урожай.
Теперь А-ту, когда работал, всегда напевал песенку боба. Ему так хотелось вырастить самые большие стручки, чтобы опять найти в них маленького Доу-эр и спросить, не знает ли он песен, которые помогали бы его старому отцу собирать в горах хворост.
Ну, а вырастил ли он их? Почему же нет! Ведь с песней, да ещё с волшебной, всё можно сделать.
Вы спросите: где же теперь весёлый Доу-эр? Да он по-прежнему живёт в самых больших стручках, потому что большие стручки вырастают на полях у тех, кто любит работать.
20
9
7
3
2
2
