Капля
Однажды с ветки упала большая капля и сказала: «Кап!»
— Брр, вот так поток, — отряхиваясь, сказал Муравей, который в это время оказался под веткой.
— Неужели потоп? — услышав его, воскликнула Мышка и опрометью бросилась из норки.
— Эй, куда это ты спешишь, Длиннохвостая? — спросил её Заяц.
— Разве ты не слыхал? Надвигается потоп! — бросила она ему на бегу и юркнула в кусты.
— Надо ноги уносить, — задрожал Заяц и дал стрекоча. С испугу он налетел на Лису.
«Никак Косой с ума сошёл?» — подумала она, но не успела и глазом моргнуть, как Заяц с криком: «Спасайся! Наводнение! Потоп!» — скрылся из виду.
— Ох, а я-то и плавать не умею, — забеспокоилась Лисица, и, забыв про Зайца, пустилась наутёк.
Навстречу ей попался Волк:
— За кем бежишь, Патрикевна?
— Не за кем, а от чего. Река разлилась, вода поднялась. Начался потоп, несётся поток, смывает всё на своём пути. Хоть бы ноги унести.
— Погоди, мне свою шкуру тоже мочить неохота,- взвыл Волк и припустил за Лисой.
Медведь как раз собирался полакомиться малиной, когда мимо него вихрем пронёсся Волк.
— Эй, Серый, чего это ты бежишь, словно ошпаренный? Или опаздываешь куда?
— Как не опаздывать? Страшное бедствие! Потоп! Наводнение! Пол-леса снесло, как не бывало.
— Ну и дела! Возьми и меня с собой, а то пропаду ни за грош, — заревел Медведь и поспешил за Волком, да куда там — того и след простыл.
— Караул!!! — завопил Медведь и от страха полез на самую высокую сосну переждать потоп.
Ждал он ждал, да так и заснул, а во сне свалился прямо на землю: «Шмяк!» Проснулся Мишка от удара, открыл глаза, а никакого потопа и нет.
— Что же я, выходит, зазря упал? — задумался Косолапый, потирая бока. — Это всё Волк виноват. Уж я ему шкуру спущу!
А тут и Волк возвращается, от усталости едва ноги несёт:
— Это всё лисицыны проделки. Она нас обманула.
— Бог с тобой, я сама чуть жива, так умоталась. Это Заяц про потоп кричал. Его и надобно ругать, — сказала Лисица, ковыляя обратно.
Услышал про то Заяц, за кустом притаился, ни жив ни мёртв от страха и усталости.
— Не моя вина. Мышь бежала, мне новость сказала. Это она всё придумала. Её и вините, — крикнул он и подался прочь от греха подальше.
— Ничего я не придумала. Я своими ушами слыхала, как Муравей про потоп говорил, — пропищала Мышка и нырнула в норку.
Только Муравей молчал. Ему было некогда заниматься пустой болтовнёй. Он тащил в муравейник длинную соломинку. Но если бы он на минутку оторвался от работы, то мог бы рассказать, что виной всему большая капля, которая упала с ветки и сказала: «Кап!»
Силища
Притаился как-то Заяц под кустом, дрожит, словно лист осиновый. Вдруг слышит, пищит кто-то:
— Не трясись ты так, а то, не ровён час, мой дом разрушишь.
Огляделся Косой, между веток паутина натянута, а на ней как в гамаке паучок сидит, раскачивается, из цветочной чашечки росу попивает.
— Как же мне не трястись? По лесу волк да лиса рыщут. Клычищи, что ножи, хватка мёртвая, а у меня против них никакой силы. Только и есть, что быстрые ноги. Носишься целый день, следы запутываешь, а сядешь передохнуть, так и мерещится, что рядом острые зубы клацают. Да что говорить! Ты-то ещё слабее меня. Тебе, небось, вдвойне страшнее.
— Сила — не самое главное. Храбрость да смекалка, пожалуй, поважнее будут, — возразил Паучок.
— Ну и насмешил! Хотел бы я поглядеть, что ты со своей смекалкой против волка сделаешь! — захохотал Заяц.
Так Косой развеселился, что и про опасность забыл.
А в это время, лёгок на помине, мимо Волк пробегал. Глядит: на поляне Заяц сидит, заливается. Серый прыг, да Зайца хвать. Весёлость с бедолаги, как ушатом воды смыло.
«Всё, — думает Заяц, — пришёл мой последний час.»
А тут ещё Паучок измывается, кричит:
— Попался!
Так Зайцу обидно стало, хоть плачь.
Между тем Волк тоже писк услыхал. По сторонам посмотрел — нет никого. Глаз скосил, а у него на носу паучишка сидит.
— Попался Косой, — самодовольно подтвердил Волк. — Сейчас прямо и пообедаю.
— Да не он попался, а ты, — говорит Паучок.
Волк аж затрясся от смеха:
— А ты — шутник, как я погляжу.
— Да я не шучу. Видишь паутину?
— Ну, вижу.
Хотел Волк с морды паутину смахнуть, да лапы заняты, Зайца упустить боится. А Паучок по волчьему носу расхаживает да приговаривает:
— Вот ты, голубчик, и попался. Раз ты в моей паутине запутался, значит ты — моя добыча.
Глядит Волк, никак Паук с ума спятил.
— Ты что, белены объелся? Где это видано, чтобы пауки волков ловили?
— А вот сейчас убедишься. Ты думаешь, обыкновенного зайца поймал? Как бы не так! Это помощник мой, — говорит Паучок, а сам Зайцу командует: — Ты, Косой, держи Волка покрепче. Сейчас я из него кровь пить буду.
Оторопел Волк от такого нахальства. На Паука вытаращился, глазами лупает.
— Чего… чего пить будешь? — спрашивает.
А Паучок ему вместо ответа:
— Ты про скорпионов слыхал?
— Пауки, что ль, ядовитые? — спросил Волк.
— Ага. Я одним укусом могу быка свалить, — подбоченился Паучок.
— Врёшь! Говорят, скорпионы хвостатые да большущие, — засомневался Волк.
— Ничего. Укушу, мало не покажется. Так что прощайся с жизнью. Только прежде мы с Зайцем тебя измеряем, чтобы знать, на сколько мне еды хватит, — разошёлся Паучок.
Видит Волк, дело нешуточно оборачивается. С виду Паучок, конечно, козявочка, но уж больно в своей силище уверен. Лучше ноги уносить, от греха подальше. Выпустил Серый Зайца, смахнул лапой Паука и задал стрекоча, только его и видели.
Обрадовался Косой, что из волчьих когтей живой-невредимый вырвался. По поляне прыгает, Паучка благодарит:
— Спасибо, друг. Без тебя бы мне конец.
— То-то же! Теперь понимаешь, что смекалкой да храбростью можно и волка в бегство обратить? — улыбнулся Паучок.
— Как не понять, — кивнул Заяц, а потом поразмыслил и добавил: — Только я вот что думаю. Если тебе под силу быка свалить, может мы Волка-то зря отпустили?
Грамотейка
Увидала Свинья на земле клочок газеты, и ну его рылом цеплять. Цепляла, цепляла, притомилась, да так и улеглась отдохнуть, рыло на газету положив.
Подошла к ней Корова.
— Эй, Свинья, чего это ты тут делаешь?
— Али не видишь? Газету читаю.
— Неужто ты грамоте обучена? — удивилась Корова.
— А то как же!
— Почитай и мне, — попросила Корова.
— Я бы почитала, только тут больно мудрено написано. Сама еле разбираю, а тебе и подавно не понять, — важно сказала Свинья и перевалилась на другой бок.
Подошел к Свинье Баран.
— Свинья, а Свинья, правду ли говорят, что ты грамоте обучена?
— А то как же!
— Обучи и меня. Страсть как хочется ученым быть, — взмолился Баран.
— Вот еще! Баран бараном, а туда же грамоте учиться, — презрительно хрюкнула Свинья и отворотила рыло.
Подошел к Свинье Козел.
— Свинья, а Свинья, ты бы хоть рассказала, чего там в газетах писано.
— Куда тебе неучу про то разуметь. Корова и та понять не может, а тебе, козлу, и вовсе соваться нечего. Мне только понапрасну на тебя свою грамоту тратить, — поморщилась Свинья.
И пошла о Свинье слава, что она большая грамотейка, про то знает, чего никто другой даже близко понять не может. Загордилась Свинья, иначе как рылом на газете и не спит. Пойдет, месива похлебает, и опять на газету ложится. К ней и не подступись.
И все бы ничего, да уж больно Козлу хотелось узнать, какая она — грамота. Ходил он вокруг Свиньи, ходил, а однажды не утерпел: только Свинья к лохани, он возьми, да газету-то и зажуй.
Приходит Свинья — нету газеты, только Козел что-то пережевывает старательно. Свинья в визг:
— Козел, разбойник, мою грамоту съел!
Переполошился скотный двор. Как же так, одна грамотейка на весь двор была, и ту грамоты лишили. Стали Козла судить, да ему выговаривать, а тот оправдывается:
— Коли я бы знал, что грамота такая невкусная, я бы ее в жизни не тронул.
А Свинья знай визжит:
— Грабитель! Вор! Не твоя грамота, нечего и трогать.
Поглядел Пес, как Свинья убивается, и сказал: — Не горюй, я тебе другую газету принесу. У хозяина их полным- полно.
— Вот еще, — фыркнула Свинья, — что же мне теперь новую грамоту учить? Нет уж, с меня хватит. Я уже одну знала.
И стала Свинья опять рылом землю рыть, да похлебку хлебать. Но на скотном дворе ее уважали, ведь раньше она была не простая Свинья, а грамотная, и если бы Козел ее грамоту не съел, то до сих пор большой бы грамотейкой была.
Куда ушли мамонты
Давным-давно жил-был Енот, да такой чистюля: чуть завидит пылинку или пятнышко, тотчас мыть-стирать принимается. В домике у него всё сияло, у самого на шубке волосинка к волосинке причёсана, а Еноту неймётся, работу себе ищет. Решил он прачечную открыть. Только клиентов найти — дело непростое. Кто же решится шубу оставить, да целый день по лесу голяком носиться? Недаром говорят, своя шкура ближе к телу.
В ту пору неподалёку от Енота Мамонт жил. Не в пример соседу, он опрятностью не отличался. Шерсть у него была густая, длинная. Одна морока её мыть да расчёсывать. Куда легче косматым ходить.
Стал Енот прикидывать. Вот если бы Мамонта в прачечную заманить, да его шкуру вычистить, тогда от желающих постираться отбою бы не было.
Пришёл как-то Енот к соседу и говорит:
— Гляжу я на тебя и диву даюсь. Какой ты неотёсанный, немытый, неухоженный. Одно слово — доисторический. Чем от грязи чесаться, лучше б шубу в стирку сдал.
— Уж не ты ли её постирать берёшься? — Мамонт окинул Енота недоверчивым взглядом.
— А хоть бы и я. Для меня это — пара пустяков. Я что хочешь постираю. Лучшей прачки во всей округе не сыщешь, — расхвастался Енот.
— Как же я буду без шубы ходить? — задумался Мамонт.
— Велика беда — без шубы. На дворе лето, небось не замёрзнешь, — знай уговаривает Енот.
Поразмыслил Мамонт и решился.
«Пускай Енот трудится, коли он такой прыткий. Всё мне меньше заботы.»
Стянул с себя шкуру и спрашивает:
— Когда за шубой приходить?
— Через недельку, — бодро пообещал Енот.
Взвалил Енот шкуру на плечи и понял, что силёнки не расчитал. Еле-еле до реки дотащил.
«Ничего, — думает, — в воде легче будет.» Но не тут-то было. Набух мех, отяжелел да и поплыл по течению. Хотел Енот шкуру удержать, да куда там. Чуть сам не утонул. Насилу выплыл.
Приходит через неделю Мамонт.
— Ну как, готов заказ?
А Еноту стыдно признаться, что он шкуру упустил.
— Нет, — говорит. — Больно шуба велика. Только загривок и успел постирать. Приходи через пару недель. Видишь, до сих пор тружусь, — И для пущей важности старательно лапами в воде трёт, будто полоскает.
Пришёл срок, Мамонт опять к Еноту. А тот одно:
— Через месяц приходи. Спину выстирал, да полбока. Ещё один бок остался.
Так всё лето Мамонт к Еноту и ходил, пока осень не наступила. Тут уж Мамонту стало не до шуток. Ходит вокруг домишки Енота, землю шагами меряет. Всё надеется шубу назад получить.
Увидали его звери.
— Эй, Мамонт! Чего это ты голый? Где шкуру потерял?
Совестно Мамонту сознаться, что он свою шубу постирать поленился да Еноту доверился, он и говорит:
— Я не Мамонт вовсе, а его родственник.
Покачали звери головами.
— Как же ты зимовать будешь? Тебе надо жильё к холодам обустраивать, а ты без дела слоняешься.
— А вам-то что? Может, я — слон, потому и слоняюсь, — огрызнулся Мамонт.
Так к нему это имя и пристало. Холодно Слону было без шубы зимовать, вот и подался он на юг.
С тех пор слоны живут в тёплых краях. А Енот своим внукам и правнукам наказал делать вид, что стиркой заняты на случай если сосед за шубой вернётся, поэтому енотов полоскунами и прозвали.
Проучу!
Осерчал Заяц на весь белый свет.
«Чего это мне каждый тычет «косой», да «косой». Никакого почтения, а я все таки не первогодок какой. Вот если меня кто еще хоть раз косым назовет, так проучу, на всю жизнь запомнит. Я себя уважать заставлю!»
Идет Заяц по лесу, настроен по-боевому. Завидел в малиннике Медведя. Хотел было мимо проскочить, да Мишка сам его заприметил.
— Эй, косой, чего это ты там за кустами жмешься?
Глянул Заяц — у Медведя лапы пудовые, да и сам он как гора.
— Я спросить хотел, Михайло Потапыч, хороша ли нынче малинка уродилась? — заискивающе сказал Заяц.
— Малина-то знатная. Я вот в толк не возьму, чего ты, косой, малину не ешь? Охота была корой, да травой пробавляться? Никакого у тебя, косой, вкуса нету.
— Нету, Михайло Потапыч, — согласился Заяц. — Приятного вам аппетита.
Поклонился Заяц и побежал дальше. Бежит, а сам думает:
«Так и быть, прощу медведю, что он меня косым назвал. Ему-то, поди, еще хуже. Хоть меня и зовут косым, но в жизни никто не посмел обозвать косолапым. Но ежели кто другой меня косым назовет, уж я тому задам!»
Не успел он так подумать, как вдруг кто-то его окликает хриплым голосом:
— Эй, косой!
— Оглянулся Заяц, а на тропинке Волк собственной персоной, клычищи, как ножи. У Зайца — душа в пятки: стоит, дрожит, и убежал бы, да ноги подкашиваются.
— Не трясись ты так, а то меня аж самого озноб пробирает, — засмеялся Волк. — Радуйся, косой, повезло тебе нынче. Я только что баранинки отведал. Скачи себе дальше, да помни мою доброту.
— Вот спасибо, так спасибо. Век не забуду. Желаю вам приятного отдыха, — пролепетал Заяц и пустился наутек.
Бежит, а сам думает:
«Это ничего, что Волк меня косым назвал. У него-то прозвище еще похлеще будет. Куда обиднее, когда тебя всю жизнь серым зовут. Ладно, прощу ему, но если кто еще осмелится меня косым назвать, спуску не дам.»
Пробежал Заяц немножко, глядь, а навстречу Лиса.
— Никак косой мне дорогу загораживает? — поглядела Лиса на Зайца пристально, а в глазах блеск уж больно нехороший.
Заяц так и отпрянул. Хоть у Лисы зубы и не волчьи, но хватка мертвая.
— Да что вы, Лизавета Патрикеевна! Я и в мыслях не держал вам дорожку загораживать. Вас я завсегда пропустить готов, — попятился Заяц, развернулся и припустил прочь со всех ног.
Лисица за ним, он от нее. Петлял, петлял, плутал, плутал, еле убежал. Прислонился Заяц к дереву, чуть живой. Сердце так и колотится, вот-вот из груди выскочит. Отдышался Заяц и говорит:
— Хорошо, что я с Лисой связываться не стал. Что ж с того, что она меня косым назвала? Попробуй я ее проучить, то-то бы шуму было! На весь лес бы меня ославила, что, мол, Заяц, грубиян, слабую женщину обидел.
Рассуждает он так и вдруг слышит, пищит кто- то:
— Эй, косой, чего ты там бормочешь?
Смотрит, а это Мышка на кочке сидит, на него глядит, усмехается. Не стерпел тут Заяц, взъерепенился, закипел от гнева и обиды:
— Вот я тебе покажу «косой»! Ишь моду взяла, косым обзывать! Никакого почтения!! Я тебя проучу!!!
Замахнулся Заяц на Мышку, а та в норку юрк, только хвостик мелькнул, да еще оттуда посмеивается:
— Косой ты и есть.
Задумался Заяц:
«Как же так, Мышка — совсем малявка, да и от той уважения нет. Может тут секрет какой?»
