В тундре
Весь год тундра тусклая, однообразная: зимой белая, весной и осенью серая, седая. И только летом тундра преображается: покачиваются цветы—синие, жёлтые, белые; перелетают птицы — белые, чёрные, пёстрые. И голубеет небо над позеленевшей равниной.
Дали ясные, чистые. Ветер цветами пахнет. Над цветами басом гудят шмели, а над головой воют тучи комаров…
Куда ни посмотри — только мох, кочки, лужи. Можно увидеть и деревья — высотой по колено и толщиной с карандаш. В таком «лесу» грибы на кочках поднимаются выше вершин деревьев — карликовых ив и берёз.
В тундре летом семь погод на день: сеет, веет, дует, студит, мочит, греет, сушит. Приползёт туча, и накроет тундру холодная тень. Вторая — дождиком смочит. Третья иссечёт ледяной крупой, а бывает, и снегом присыплет. То нахлынет с моря туман, то ветер туман разгонит. И снова чистые дали и яркое солнце. Но из-за увалов уже новая туча подкрадывается…
Зима в тундре — это долгие ледяные сумерки. Улетели перелётные птицы, спрятались звери. Но и зимой жизнь в тундре не замирает. Она везде: на земле и под землёй, на снегу и под снегом.
Молодой волк
Отбился молодой Волк от стаи, трусит один по снежной равнине, по сторонам глядит.
— Аууу! Где вы все? Сквозь снег провалились, что ли?
Вокруг пусто, и в животе пусто. Лизнул снег — безвкусный, холодный. Что делать?
— Дальше надо бежать! Мама-волчица учила, что нас, волков, ноги кормят.
И побежал. А там, где только что Волк стоял, высунулась из-под снега Белая Куропатка.
— Вот и пусть тебя ноги кормят, а не мы, куропатки! Как только моё птичье сердце не разорвалось! Вдруг догадается, что я в снег зарылась, вдруг учует? Стоит над головой и ворчит: «Сквозь снег все провалились, что ли?» Хорошо, не догадался, что так и есть! Спасибо сильным лапкам моим с крепкими коготками, всегда из беды выручают.
Тут из-под снега выскочил Горностай, злой и голодный.
— Не всегда, Куропаточка, не всегда! Я тебя и под снегом поймаю, останутся от тебя одни твои хвалёные лапки.
Кинулся Горностай на Куропатку — белые пёрышки полетели. Но не повезло ему в этот раз, вырвалась Куропатка.
— Фу, фу, фу! Полный рот перьев, словно пуховую подушку схватил! В другой раз не стану в разговоры вступать, а прямо под снегом и придушу. А теперь вперёд! То есть вниз…
И Горностай нырнул в снег, словно в воду.
Волк услыхал шум и вернулся. Запыхался, глаза горят.
— А? Что? Кто тут шумел? Никого… Но вот следы, пёрышки на снегу — был же кто-то! Как отвернусь — показываются, убегу — вылезают. А вернусь — нет никого!
Попыхтел ещё носом, позыркал по сторонам глазами — и потрусил в белую мглу. И не заметил, что рядом за кочкой Заяц лежит. От страха ни жив ни мёртв. Уши прижал и глаза закрыл. Неподвижный, как снеговая кочка.
— Сердце моё заячье в заднюю ногу ушло! Рядом совсем Волк стоит и ворчит: «Никого, никого…» Спасибо белой шубке моей невидимке— выручила! Спасла меня от хищных глаз.
А из-под снега опять Горностай, ещё голоднее и злее, чем был.
— Попался, Заяц-беляк! Ты, белый, и я белый. Ты меня на снегу не увидел, а я тебя разглядел.
Да как кинется Зайцу прямо на спину! Взвился Заяц белым вихрем, сбросил с себя Горностая и так поскакал, что задние ноги передние обогнали. А Горностай отплёвывается:
— Фу ты, гадость какая! То перья во рту, то шерсть! С моей-то прытью и до сих пор без обеда. Не бывать тому!
И снова в снег головой.
А Волк опять голоса услышал и мчится назад, разинув пасть.
— А? Что? Где? Кто шумел? Опять никого… Только шерсти клок. Да что же это такое? Я там — все тут, я тут — все где- то там! А где? Справа никого, слева никого, сзади никого. А впереди? А впереди Ворон каркает. И мне, что ли, завыть?
А Ворон в это время сидел на кочке и каркал на все лады: «Карр-карр! Корр-корр! Курр- курр!»
Покричит — помолчит. Помолчит — покричит. А сам всё по сторонам оглядывается. Что-то высматривает.
Неподалёку от Ворона Олень пасётся. Слушал Олень Ворона, слушал, не вытерпел и спрашивает:
— И чего ты, Ворон, кричишь без толку? Вон Чечётка серёжки берёзовые шелушит— понятно. Я снег копычу, ягель-мох достаю. Вкусно! А от твоего карканья никакого толку — ни тебе, ни другим. Горло только застудишь.
Ворон хитро так посмотрел на Оленя и опять за своё: «Карр, карр!»
Подлетела к Оленю Чечётка:
— Че-че-чего-то, Олень, тут не так—остерегись! Слыхал примету: «Ворон каркает—беду накаркает»? Неспроста такая примета.
— Глупое суеверие,— отвечает Олень.— Как это можно беду накаркать?
— Смотри, Олень, хорошо смотри… Ворон понапрасну не каркает.
И улетела. А Олень задолбил копытом, дорылся до ягеля и захрустел. И не слышит за хрустом, как волчьи лапы по снегу шуршат. Ближе, ближе. Волк молодой на Воронов крик бежит. Остались бы от Оленя рожки да ножки, если бы не Чечётка. Защебетала, заволновалась, запрыгала с ветки на ветку. Олень поднял голову, а рядом — Волк! Хорошо ещё, что молодой, неопытный. Ткнул его Олень рогами и убежал.
Старый Ворон корит молодого Волка:
— Куропатка была под лапами — улетела. Заяц рядом за кочкой лежал — убежал. И Оленя ты упустил. Сто лет на свете живу, а такого растяпу не видел!
Волк и сам убивается:
— Бедный я и голодный, это ты, Ворон, беду на меня накликал!
— И этого ты не понял! На Оленя я тебя наводил. Это мой способ охоты, увижу оленей и каркаю, чтоб все волки в округе знали. Они-то меня понимают, сразу на крик бегут. Глядишь, и мне что-то перепадёт. А с тобой и верно — только горло простудишь, чтоб ты в снегу увяз!..
— УУУУУУ! — взвыл голодный Волк.
Ворон Волку в ответ:
— В тундре ноги одни не прокормят, даже волчьи. Надо ещё и голову, которая соображает.
Тут уж Волк совсем приуныл: куда податься? Влево и вправо бегал, вперёд и назад бегал — а что толку? Подамся-ка я куда глаза глядят! И Ворон за ним — вдруг Волк всё-таки кого-нибудь да поймает?
Под снегом
Кто под землёй живёт, кто в воде, а лемминг зимой— под снегом. Всю зиму неба не видит, тундры не видит. Да и что под снегом увидишь, разве что у самого носа. Вот он носом и узнаёт — где какая растёт трава.
Скучно, наверное, под снегом жить. Но что ему зимой наверху делать? Еды нет, а вот песцу на зуб или в когти сове угодить можешь. Холод, темень, метель. А под снегом — как под пуховым одеялом.
Правда, чтобы поесть, надо сперва прокопать подснежные ходы. А снег в тундре плотный, крепкий. Зато пока копаешь — согреешься. К тому же к зиме у лемминга вырастают крепкие длинные когти — очень удобно ими копать.
Докопаешься до кочки — а там сочные стебельки, зелёные почки, витаминные листики, питательные семена и ягоды. Всё свежее — как из холодильника.
От такого питания становятся лемминги сытыми, гладкими и весёлыми. И это в зимнюю стужу и бескормицу, когда все в тундре тощают от холода и голода.
Строят лемминги под снегом гнездо и выводят в гнезде детёнышей. Гнездо мягкое, тёплое, большое, круглое, очень уютное. Вверху позёмка скребёт, ветер свищет, от мороза птицы на лету замерзают, а под снегом в гнезде тишина и покой. Спят лемминжата в обнимку, уткнув носы в тёплый мамин живот.
Никаких бед бы не было, если бы не горностай-проныра! Большие песцы не так страшны, как этот пролаза. Песец сквозь снег не всегда и учует, а если и начнёт копать, так спастись время есть. А этот шасть в подснежную нору — и по ходам-отноркам! Быстрый, тонкий, гибкий, злой и зубастый. По лемминговым ходам быстрее хозяина мчится. Одна надежда — запутать его в ходах-переходах, но тут уж как повезёт: когда так, а когда и этак…
Как было бы хорошо, если бы не было горностая! Спал бы без забот под завывание вьюги. А так не спится. Тсс! Кажется, кто-то крадётся? Или послышалось? Нет, лезет кто- то по ходу. Может, сосед лемминг, а может, и горностай!
Нигде спокойно не проживёшь: даже в тундре, даже зимой. Даже под снегом!
Нелёгкая у зверюшек жизнь, беспокойная…
Разговоры в тундре
ПУНОЧКА И ВОРОН
— Скажи, Ворон, мудрая птица, чего это Кулик над болотом кричит?
— «Каждый кулик своё болото хвалит!»
— А Горностай чего с утра до вечера рыщет?
— «Голод не тётка!»
— А Чайки поморника от гнезда отгоняют?
— «На чужой каравай рот не разевай!»
— А Песец то куропаток гоняет, то сам от Совы удирает?
— «Не всё коту масленица!»
— До чего же ты мудрый, Ворон, всё-то ты в тундре знаешь!
— «Век живи—век учись», Пуночка. Вот я сто лет в тундре прожил и научился!
КУРОПАТКА И ОЛЕНЬ
— Смотрю на тебя, Олень, и думаю.
— Ио чём?
— Поскорей бы, думаю, ты до земли дорылся.
— А потом?
— А потом поскорей бы ушёл.
— А зачем?
— А чтобы успеть до заката на твоих копанках поклевать. В снег зарыться и проспать до утра.
— А утром?
— А утром всё сначала! Опять буду на тебя смотреть и думать.
ПЕСЕЦ И СОВА
— Не пойму, Сова, все в тундре прячутся, маскируются, одна ты на виду сидишь—так всем в глаза и бросаешься! А тебя почему-то никто не трогает?
— Так ты же, Песец, сам себе и ответил! Потому и не трогают, что я сразу в глаза бросаюсь. Как увижу кого, когти выставлю и бросаюсь. Чтоб и близко не подходили!
ЗАЯЦ И ЛЕММИНГ
— Вот бы, Лемминг, и мне таким же красивым стать, как и ты! Сытым, гладким, упитанным.
— Режим, Заяц, строгий режим! Час непрерывно ешь, два часа беспробудно спишь. И так с утра до вечера, каждый день, круглый год.
— О-хо-хо, Лемминг, тогда мне никогда красавчиком не бывать! У меня, брат, другой режим: час сам непрерывно бегаю, два часа меня другие гоняют. С утра до вечера, ежедневно и круглый год!..
Загадочные истории
БЛАГОРОДНЫЙ СОКОЛ
Живёт в тундре хищный сокол-сапсан. Птицы его так боятся, что с лёту к земле прижимаются или ныряют в воду. А которая не успеет, ту сокол на лету собьёт, пустит по ветру пёрышки. И вдруг этот грозный сокол и беззащитный гусь-казарка мирно рядом сидят: казарка сокола не боится, а сокол не нападает! Словно друг друга не замечают.
( Отгадка)
Казарка сидит на своём гнезде, а сокол — на своём. И хорошо друг друга видят. Но у своего гнезда сокол не только не трогает никого, а ещё и от других хищников защищает: прогоняет сов, песцов и поморников. Казарки, утки и кулики хорошо это знают и нарочно гнездятся рядом с соколом. Не за это ли сокола и называют «благородным»?
КАПРИЗНАЯ РЕЧКА
Девять капризов у речки в день!
То вода в речке пресная, то солёная, то она в одну сторону течёт, то в другую.
А то на одном месте стоит, как в озере.
То речка глубокая — на коне не переедешь, то мелкая— курица вброд перейдёт.
И рыба в ней то морская, то пресноводная. Маленькая речушка, а норовистая!
(Отгадка)
При впадении в море все речушки тут такие капризные.
Отлив в море — вода в речке пресная, и рыба в ней плещется пресноводная. А в прилив поворачивает речка вспять от хлынувшей в неё морской воды. И входит в речку морская рыба. И уж не курице через неё вброд идти, а только на лодке плыть.
Кто что умеет
Заспорили обитатели тундры: кто удалее всех? Чёрная рыбка Даллия говорит:
— Я самая выносливая! Кто из вас десять месяцев без просыпа проспит, да ещё вмёрзши в лёд? А я сплю и даже снов не вижу.
— Зато я вижу всё! — проклекотала Белая Сова.— Всем совам положено по ночам охотиться, а я и днём на охоту летаю. Я днём и ночью хорошо вижу— у кого ещё такие глаза?
— А видела ты своими глазами хвалёными, как я танцую? — подскочил кулик Турухтан. — Прыжки, повороты, поклоны, выпады?
— Мне бы твои заботы ! — печально просвистел куличок Плавунчик.— За меня танцует моя куличи- ха, а я за неё сперва яички высиживаю, а потом куличат выхаживаю. Прямо не жизнь, а карусель какая- то получается. Одно утешение, что никто из вас так не может.
И Плавунчик закружился в луже, как волчок. Это он так водяных жуков ловит: взмутит воду, закружит жучишек в водоворот и хватает потом, как с блюдечка.
— Ты, Плавунчик, самый заботливый папа в тундре,— простонала Гагара.— Не то что мой — Гагар, Гагун или Гагарыч, что ли? Не очень-то любит на гнезде сидеть, всё больше купается да ныряет. Всё я да я. А мы, гагары, ходить не умеем, на животе по земле ползаем. Так я от гнезда к воде целую тропку уже наползала, животом протоптала. Кто из вас на такое способен?
Долго бы ещё спорили и препирались, да вспомнили про дела. Кто к птенцам, кто к гнезду, кто на охоту. Один Турухтан беззаботный вскочил на кочку, воротник перяной распушил и давай плясать: приседать, кланяться и подскакивать. Но любоваться на него уже было некому.
(Илл. Чарушина Н.)
23
19
17
6
14
8
