Берёзки последнее своё золото ссыпают на ели и на уснувшие муравейники. Я иду по лесной тропе, и осенний лес мне становится как море, а полянка в лесу — как остров.
На этом острове стоит тесно несколько ёлок, под ними я сел отдохнуть.
У этих ёлок, оказывается, вся жизнь вверху. Там в богатстве шишек хозяйствует белка, птицы клесты и, наверно, ещё много неизвестных мне существ. Внизу же, под елями, мрачно, черно, и только видишь, как летит шелуха: это белка и клесты шелушат еловые шишки и достают себе из них вкусные семечки. Из такого семечка выросла когда-то и та высокая ель, под которой я сейчас сижу.
Это семечко занёс когда-то ветер, и оно упало под берёзой между её обнажёнными корнями.
Ёлочка стала расти, а берёза прикрывала её от ожогов солнца и морозов.
Теперь эта ель обогнала берёзу и стоит рядом с ней, вершинка к вершинке со сплетёнными корнями.
Тихо я сижу под ёлкой на середине лесной поляны. Слышу, как шепчутся, падая, осенние листики.
Этот шелест падающих листьев будит спящих под деревьями зайцев, они встают и уходят куда-то из леса.
Вот один такой вышел из густых ёлок и остановился, увидев большую полянку.
Слушает заяц, встал на задние лапки, огляделся: везде шелест, куда идти?
Не посмел идти прямо через поляну, а пошёл вокруг всей поляны, от берёзки к берёзке.
Кто боится чего-то в лесу, тот лучше не ходи, пока падают листы и шепчутся.
Слушает заяц, и всё ему кажется, будто кто-то шепчется сзади и крадётся.
Можно, конечно, и трусливому зайцу набраться храбрости и не оглядываться, но тогда как бы ему не попасть в настоящую беду: под шум листьев за ним лисица крадётся; не оглянется храбрый заяц на шелест, а тут тебя под шумок и схватит рыжая кумушка.