Вильгельм Телль

Знаете ли вы, чем прославил себя стрелок Вильгельм Телль? Сколько веков прошло, а люди всё ещё не забыли о его метком выстреле.

Швейцария — страна гор и озёр. Спустишься вниз, в долину, — озеро. Вверх, в горы, поднимешься — и там вода в каменных чашах. Лежит озеро спокойное, гладкое, греется на солнце. Вырвется ветер из ущелья, обложат небо чёрные тучи, забушует озеро, закипит, из берегов рвётся.

Остерегайся, рыбак, ярости вод! Зазеваешься — гибелью грозят острые скалы. Но каждую скалу, каждый подводный камень знает рыбак. Его скалы, его озёра.

Вьются по горам узкие тропы. Там, внизу, пропасть. Но уверенно идёт пастух. Знаком ему каждый поворот на опасной тропе. Его горы, его тропы.

Богаты озёра рыбой. Леса — дичью. На сочных горных пастбищах мычат и блеют стада. В долинах вызревает виноград, хлеб колосится.

Кто так форель подрумянил, угря закоптил, засолил лосося? Сформовал сыры, нашпиговал бараний бок, набил тугие колбасы, вызолотил копытца и рожки у косули, снятой с вертела? Золотые руки швейцарцев.

Но не для вас, швейцарцы, эти яства. Австрийским правителям несут их повара и слуги. Несут наместнику Гесслеру под охраной солдат-наёмников.

А вам плеск рыбьих хвостов да звон колокольцев на шеях коров и овец. Нужда поселилась в ваших хижинах.

Стоит солдат-наёмник посреди Швейцарии, широко расставив ноги, крепко сжимая в руке алебарду. Уже сколько десятков лет стоит здесь. Нанялся солдат — продался.
Колотят в барабаны — оглохнуть можно!

Кричат глашатаи. По всему Альтдорфу разносится:

— Слушайте! Слушайте! Слушайте! Тюрьма тому, кто не исполнит приказ наместника! Тюрьма тому, кто не исполнит приказ наместника!

Тяжёлые времена.

Сидит на колокольне старый звонарь. Смотрит вниз.

Почему вдруг опустели улицы Альтдорфа? Что караулят солдаты на площади?
В это утро Вильгельм Телль собрался идти в город Альтдорф.

Рано-рано вышел он из дома. Может, не пошёл бы он в такую рань, да старшему сыну не терпится: до петухов проснулся сын, торопит. Обещал отец сегодня, в день праздника святого Мартина, у знакомого оружейника Конрада подобрать ему небольшой, по руке, самострел.

Ведь и впрямь вырос сын. И плащ короткий на плечах, как у отца, и ремнями крест-накрест перетянуты ноги до колен, и так же горят на солнце жёсткие рыжие волосы. Настоящий горец.

— Вот только бороды нет и самострела за спиной, — усмехнулся Вильгельм Телль.

В дорогу с ними увязался и младший. Упросил отца взять и его с собой в город на праздник. С детьми дорога в три раза длинней.

Лишь в полдень добрался Телль до города. Через городские ворота вышел на улицу Круглых Сыров. Нигде ни души! Всё будто вымерло. На всех лавках замки.

Телль свернул на Трактирную улицу. Из трактира не доносятся ни шум голосов, ни стук пивных кружек. Где же трактирщик Винкельрид? Почему он не стоит, как всегда, в дверях своего трактира?

Телль ускорил шаг. Взглянул на мальчиков. Уже недалеко до площади. У старого друга своего оружейника Конрада всё узнает Телль.

Телль с детьми вошёл в ворота старой башни — в глубокой нише статуя мадонны. Телль и дети преклонили колена. Из сумрака вышли на залитую солнцем площадь. И вдруг закричали дети:

— Отец, смотри, смотри! Шляпа на палке!

И правда, прямо посреди пустой площади — шляпа на шесте. Будто диковинная птица: развеваются на ветру павлиньи перья.

— Какой дурак повесил там шляпу? — удивился Телль. — Для чего?

Около шеста три солдата. Словно почётный караул. Чуть поодаль — два барабанщика.

Стоит Телль, смотрит, ничего не может понять. И здесь повсюду наглухо закрыты окна, накрепко заперты двери.

Где же люди? Ушли из города?

Наконец кто-то показался на другой стороне площади. Старик идёт через площадь. Время дало ему третью ногу — плетётся, опираясь на палку. Остановился старик около шеста.

Громко застрекотали барабаны. Пополам согнулся старик, не упал бы! И вдруг понял Телль — шляпе кланяется старый…

А бесстыжие наёмники хохочут, толкают локтями друг друга.

Смотрит, смотрит Телль на солдатскую забаву. Согнувшись, словно ему ещё с десяток лет прибавилось, уходит старик.

Вот через площадь торопится молодая женщина, ведёт за руку мальчишку. Положила женщина руку на затылок сынишки, пригибает голову книзу. И сама кланяется шляпе.

Снова опустела площадь, но ненадолго. Семеро рыбаков идут, тащат на плечах мокрую сеть.

Две алебарды скрестились, преграждая им путь.

— Ослепли, что ли, олухи! Кланяйтесь шляпе! Или вы приказа не слышали? За решётку захотелось?

Привычно рыбакам гнуть спину — целый день, наклонившись, выбирают они сети. Но совсем иное дело — кланяться шляпе. Не глядя друг на друга, чуть нагнули головы рыбаки.

А солдаты орут на них:

— Кланяйтесь шляпе господина нашего наместника Гесслера, да пониже! Да улыбнись ты, парень, не строй похоронной рожи!

Присвистнул Телль: «Вот уже до чего дошло!.. Старая скотина Гесслер! Додумался шляпу свою повесить. Чтобы шляпе кланялись вольные швейцарцы! Мало ему того, что обобраны, ограблены мы, унизить хочет… Чтобы вконец растоптать нашу честь, нашу гордость!»

— Отец! — Младший сын потянул Телля за руку. — А где же праздник? Идём на праздник!

Телль крепче сжал маленькую руку. Взглянул на старшего. У того в глазах тревога.

— Идёмте, дети, — и спокойно повёл сыновей через площадь.

Радуясь новой забаве, солдаты скрестили алебарды.

— Пропусти, — тихо сказал Телль и отвёл в сторону алебарду.

От удивления рот разинул солдат.

— Да ты что! Да знаешь ли ты!..

— Знаю, — усмехнулся Телль.

— Кланяйся шляпе! — во всю глотку заорал другой солдат.

— Шляпе кланяться? Нет, друг, не каждой голове кланяется Вильгельм Телль, а ты захотел, чтобы кланялся он пустой шляпе.

— Хватайте его!

Вцепились солдаты в Телля, повисли на нём. Багровым стало лицо Телля. Словно канаты, натянулись на шее могучие жилы.

Размахнулся он, ударил в грудь здоровенного солдата. Охнул солдат, пополам перегнулся.

— Сам кланяйся шляпе, австрияк! — крикнул Телль.

Крепкие кулаки у Телля. Рухнул один солдат наземь, за ним — второй.

— Не слишком ли крупного зверя вы затравили, охотники? — тяжело дыша, сказал Телль. — Не заяц я и не лисица.

— Окружай его! Хватай сзади! — орёт длинный как жердь барабанщик.

Бросились барабанщики своим на помощь.

— Берегись, отец, — слышит Телль голос старшего сына.

Успел Телль пригнуться — в воздухе просвистел камень.

— Измена! Бунт! Стража! — кричит солдат, а сам так и стоит согнувшись, распрямиться не может.

И вдруг из всех домов стали выбегать люди на площадь. Со стуком распахнулись окна, со скрипом двери. Взмыли голуби вверх, в тревоге вьются над площадью. Появилась в тёмном окне голова оружейника Конрада и исчезла. Вот он уже на площади в кожаном переднике, с тяжёлым молотом в руках.

Частый, звонкий цокот копыт заставил всех обернуться. Да и не глядя, было каждому ясно, что скачет большой отряд всадников.

На площадь въехал сам наместник Гесслер со своей свитой; сто всадников с копьями охраняют его.

Важно восседает господин наместник на белом жеребце. Из-под тяжёлых красных век злобно смотрят маленькие глаза.

А рядом с ним восемь именитейших австрийских дворян покачиваются в тиснённых золотом и серебром седлах на вороных конях. Реют яркие перья, сверкают драгоценные камни, блестит переливчатый атлас.

— Что здесь происходит? — проскрипел наместник Гесслер.

Как из-под земли, выскочил вертлявый длинноногий шпион с головой, втянутой в плечи. Встал на цыпочки, подобострастно доносит наместнику:

— Вильгельм Телль… Смутьян… Стрелок…

Медленно повернулся Гесслер к Теллю.

— Правда ли, Вильгельм Телль, что ты отказался исполнить мой приказ?

Спокойно посмотрел Телль в глаза наместнику.

— Не верю, господин наместник, чтобы могли вы отдать такой приказ. Тот, у кого в руках власть, должен быть с людьми прост и великодушен.

— Не веришь? А я вот верю всему, что мне говорят. Наверно, я стар и слишком доверчив. Сказали мне, ты лучший стрелок в Швейцарии, и я поверил. Может, зря?

— Отчего же! В ста шагах я сбиваю яблоко с яблони, — сказал Телль и увидел недобрый огонёк в жёлтых глазах Гесслера.

— С яблони?.. Ну зачем же с яблони… зачем же с яблони…

Закрыл глаза наместник. Можно было подумать, что задремал он в седле, обо всём забыл. Вдруг в сонном лице Гесслера проступило что-то волчье, хищное.

— Ты собьёшь яблоко с головы одного из твоих сыновей! — негромко сказал он.

Телль вздрогнул.

— Вы шутите, господин наместник!

— Разве ты когда-нибудь слышал о том, что я любитель шуток? Ты искусный стрелок. Не собьёшь яблоко — не уцелеет твоя голова. Сама скатится, как спелое яблоко. Где же тут шутка?

— Лучше сразу убейте меня! Кто решится на такой выстрел?

— Отец, — крикнул старший сын, — стреляй! Не бойся. Я не пошевельнусь.

Кто-то застонал, кто-то охнул позади Телля.

За полукружьем блестящих копий — толпа. Ужас на лицах у женщин. Гневом полны глаза мужчин.

— Отмерить сто шагов! — приказал Гесслер.

И опять, неизвестно откуда, выскочил вертлявый шпион и запрыгал на своих длинных ногах, отмеряя шаги. Каждый шаг в три шага.

Вот сто шагов, сотый здесь, под липой, — донеслось с другого конца площади.

— Каждый твой шаг зачтётся тебе, убийца! — крикнули из толпы.

Не ясно было, слышал или нет эти слова наместник, но тем, кто стоял рядом, видно было, как сжались и побелели его пальцы на рукояти меча.

— Возьмите младшего! — тяжело упали слова Гесслера.

Отстранил оружейник Конрад стражника и вышел вперёд.

— Господин наместник, — сказал он, — отпустите Телля. Если он и виноват в чём-нибудь, он уже довольно наказан.

Даже не взглянув на оружейника, хлыстом отстранил его Гесслер. Грузно повернулся в седле.

— Жду, — сказал он Теллю.

В толпе послышался громкий ропот. Сто острых копий разом уставились на толпу.

— Стойте! Стойте! Остановитесь! — закричал Телль. — Я согласен! Я выстрелю в яблоко.

— Тащите мальчишку к дереву! — приказал Гесслер.

Хотел солдат схватить мальчика — увернулся тот. Как угорь, выскользнул из цепких рук. Сам побежал к липе.

— Дай я завяжу тебе глаза!.. — крикнул оружейник Конрад.

— Не надо! Не хочу! Ведь это отец стреляет!

Солдат-наёмник положил яблоко на голову мальчика. Неподвижно, боясь пошевелиться, стоит он, смотрит на отца.

Снял Вильгельм Телль с плеча свой самострел. Достал из колчана две стрелы, одну из них спрятал у себя на груди.

Все разом замолкли. Многие зажмурили глаза, отвернулись.

Свистнула в воздухе стрела.

— Отец! — зазвенел радостный голос ребёнка.

— Жив! Невредим! — словно один человек, вздохнули все люди на площади.

Бежит мальчуган навстречу Теллю — две половинки яблока у него в руках.

А стрела, как живая, покачивается в стволе липы.

Взял оружейник Конрад из рук Телля самострел, чтобы мог отец прижать сына к груди.

Позабыв о Гесслере и его страже, радостно теснились люди вокруг Вильгельма Телля.

И вдруг снова раздался голос наместника Гесслера:

— Скажи мне, Телль, а для чего ты спрятал на груди вторую стрелу?

— У нас, у стрелков, такой обычай, — сказал Телль и прижался щекой к голове ребёнка. Пахнут волосы ребёнка яблоком.

— Неправду говоришь, стрелок. Обычаи вашей страны я знаю. Нет такого обычая. Не трусь, отвечай по совести. Что бы ты ни сказал, я дарю тебе жизнь.

Оружейник Конрад протянул руку — остановить Телля, удержать, но не успел. Телль уже шагнул к наместнику.

— Я скажу. Эта вторая стрела была для тебя. Если бы дрогнула моя рука, если бы попал я в своего сына, второй раз я бы уже не промахнулся…

Посмотрел Гесслер в глаза Вильгельму Теллю и увидел то, чего больше всего страшился.

Нет, не были покорны ему эти люди. Эти горцы. Видно, не зря доносили шпионы, что высоко в горах, куда не может проникнуть ни один солдат, собирается этот грязный сброд. И уже заключён тайный союз трёх кантонов. До сих пор не до конца верил он этому. Скольких людей пытал он, допрашивал в подземельях своего замка — ни у одного не вырвал признания. А сейчас понял — всё так и есть!

И тогда Гесслер, сказал, задыхаясь от злобы:

— Я сдержу своё слово! Я оставлю тебе жизнь, Вильгельм Телль. Но отныне не увидишь ты ни луны, ни солнца. Сгниешь в подземелье моего замка. Схватить его, связать! Всех разогнать! Очистить площадь! Собаки и свиньи! Собаки и свиньи!

Солдаты разогнали народ. Очистили площадь. Связали Вильгельма Телля. А сыновей его увёл к себе оружейник Конрад.

Замок наместника Гесслера стоит на берегу озера. Там в мрачном подземелье будет томиться Вильгельм Телль.

Двадцать лодок отчалило от берега. На первой лодке с пурпурным флагом сам господин наместник, с ним восемь именитейших дворян.

Летит ладья наместника по волнам. За ней, как журавлиная стая, несутся другие лодки. Дружно наклоняются гребцы вперёд, рывком откидываются назад. На дне ладьи лежит связанный Телль. Не видит Телль родных берегов, но над ним родное небо.

На малиновой бархатной подушке сидит Гесслер. Молодой дворянчик, согнувшись в угодливом поклоне, наливает ему в кубок густое вино из серебряной фляжки.

Недоволен собой наместник. Там, на площади, едва не поддался он страху перед толпой. Но страх не оставлял его и теперь. По пальцам Гесслера потекло вино, проливаясь из кубка. Он повернул голову и увидел, что всё вокруг изменилось. Надвинулось небо, набежал вихрь. Бросает лодку с волны на волну.

Убрали парус. С тревогой смотрит рулевой на скалистый берег. Темно стало, как ночью. Голубые молнии прорезают чёрное небо.

В страхе Гесслер кричит что-то гребцам, но ветер уносит слова — топит их в волнах. Все сбились в кучу, попадали на дно лодки. Намокли плащи, повисли на шляпах перья. Гесслер цепляется за скамью.

Ветер гонит лодку прямо к берегу, на острые скалы.

Кричит рулевой — руки ко рту приставил. Трудно прорваться слабому человеческому голосу сквозь грохот волн.

— Прикажите, господин наместник, развязать Телля! Один Телль может нас спасти — он лучше всех знает эти скалы.

— Развязать его! — приказал Гесслер. — Отдать ему руль.

С трудом пробирается рулевой к Теллю. Разрезает скользкие, намокшие веревки.

Бушует Озеро четырех кантонов. Белая полоса вокруг скал — полоса смерти.

Ведёт Телль ладью. С трудом взберётся ладья на гребень кипящего вала и скользит с крутизны. Без конца — то вверх, то вниз, то в небо, то в преисподнюю. Всё ближе, ближе берег. Вот уже видна скала с плоской вершиной.

Взглядом меряет Телль расстояние. Опять навалился на руль. Кормой разворачивается ладья к скале — черпает бортом воду.

Как барс перед прыжком, весь напрягся Телль. Вскочил на борт и словно перелетел через гребень высокой волны. А когда рассыпалась волна, все увидели Телля. Ветром взметнуло короткий плащ над головой. Скользят ноги Телля по мокрому камню. Как канатоходец идёт Телль по узкому краю скалы. Ещё минута — и скрылся Вильгельм Телль.

Спрятали Телля родные горы.

Кончилась буря. Звёзды зажглись в небе. Последние дождевые капли лениво перекатываются с листа на лист, тяжело падают на землю.

Через горный перевал, по опасным тропам идёт стрелок. Самый короткий путь выбирает. Не остановится, не передохнёт.

Только в одну пастушью хижину зашёл он. И хоть недолго там задержался, зато вышел оттуда не с пустыми руками. Снова в руках у Вильгельма Телля самострел. Луна ему в помощники нанялась — освещает дорогу к замку.

Вот он, замок наместника. Показались чёрные зубцы стен. Опущен подъёмный мост, движутся пятна света. Больше всего факелов на мосту и у ворот — слуги ждут своего господина. Верно, уже давно выслали к самому берегу осёдланных коней. Вот-вот появится наместник.

Раздвигает кусты стрелок, ждёт.

Из-за поворота дороги выехал Гесслер со свитой. Сзади устало плетутся солдаты.

Тщательно целится стрелок.

Немало диких зверей убил он в горах. Прожорливых кабанов, свирепых медведей, хищных волков. Но этот зверь всех прожорливей, всех беспощадней!

Летит стрела.

Не промахнулся стрелок. Даже не охнув, валится на бок австрийский наместник. Кинулись солдаты к Гесслеру. В испуге на дыбы встал конь — сбросил с себя седока. Вниз с обрыва в пропасть покатился всадник, и вдогонку с грохотом посыпались камни.

Растерянно столпились солдаты на краю обрыва.

А Вильгельм Телль потайной тропой ушёл в горы, туда, где ждали его верные друзья.

Звонят, звонят колокола на колокольне в Альтдорфе.

Как песня о свободе звучат они.

Славят колокола выстрел Вильгельма Телля.

Отозвались все колокола Ури и Шваривальдена. Из кантона в кантон понеслась радостная весть.

Оружейник Конрад работает день и ночь со своими подмастерьями. Куёт он мечи и наконечники для стрел. Уходят в горы и вооружаются вольные швейцарцы.

Не сразу придёт желанная свобода. Ещё восемь лет будет страна томиться под гнётом австрийцев. Но настанет тысяча триста пятнадцатый год, и в великой битве при Моргартене разобьют пастухи и крестьяне австрийское войско. Навсегда уйдут австрийцы с швейцарской земли.

Звоните, звоните, колокола свободных кантонов, славьте подвиг Вильгельма Телля!